)… А Витька прямо на моих глазах утонул, Мальгин Мишка виноват. Ты знал же Мальгина?

– Знал. Баба Аганя тоже говорила, что он виноват.

– Там была вымоина, вода бурлила и крутила, там расстояние-то было, господи, нырнуть и вынырнуть, я даже один раз сам попробовал нырнуть туда, там ширина была метров 15-20, не больше. Так тогда еле выбрался… Чуть не захлебнулся. Из сил выбился выбираясь. Думаю: нет, хватит пробовать. А когда Витя утонул, я тогда рыбачил в этой заводи, штанишки засучил и по колено стоял. А пескаря тогда было навалом, жирный такой пескарь, большой. Клевал один за одним. Я червя не успевал менять. А они как бежали с горы: Мальгин, потом Толька Исаков ещё был и Виктор… Вот они сразу на берегу разделись и пошёл…, а Виктор, правда, где-то вторым шёл, первым шёл Мальгин, он сразу булькнулся и стал барахтаться, ему по носу вода-то была, а Виктор, видимо, подумал, что там нормальная глубина и пошёл туда, а плавать, наверное, всё-таки не особо умел. А там так крутило здорово. Одно слово – омут. А место-то и не особо широкое было.

– А говорят что его, дядь Витю, дед Леонтий вытащил? Так ли?

– Вытащил-то? Нет! Моего отца совсем тогда рядом не было. Там же рядом была мастерская, кузница. Там ещё работал Платонов…, ты его не знаешь, Платон.., Платон Волганов. Я как сейчас помню, он прямо как был в одежде, так в воду и пошёл. Вот он его и вытащил. Можно было бы его спасти, конечно, но кто тогда что знал, что надо делать, вытащили, положили на спину его, на берегу, и стояли. Смотрели. Меры надо было принимать, а кто знал-то, что и как? Мы, пацаны, рты разинули, и стояли – тряслись. Никто не знал что делать. Мишка Мальгин – так тот сразу удрал, испугался, Толька Исаков – тот вообще…

– Ну, вы маленькие все были, понятно – испугались.

– Ну да, а погиб-то он глупо (вздыхает). Тонул-то на моих глазах. Я ведь там рыбачил, засучил штанишки и рыбачил… Быстро всё произошло. Да… жалко Витю!

Фёдор Леонтьевич замолчал, и какое-то время смотрел куда-то «вдаль», думал о чём-то. Что бы вернуть его из тех больных воспоминаниях из детства, я решил перевести разговор в другое русло, и задал вопрос о своём деде:

– А вот интересно: почему моего деда, а твоего отца все звали Леонтием, а по документам военкомата он значился – Леонид?

– Вот этого я не знаю. Никогда не слышал, чтобы его Леонидом звали. Помню ещё дедушка мой, его отец, Сергей Алексеевич говорил как-то отцу: "Ты, Лёша, сегодня никуда не уезжай. Я помирать буду". Так вот и сказал дедушка. И бабушка тоже так же сказала, позже, это я помню. Снежок, я помню, уже полетел – это осенью было. А вот про Леонида я и не слыхал, он всё время был Леонтием Сергеевичем, да Лёвой иногда кто-нибудь назовёт.

Так что так! Да и мы все – Леонтьевичи по отчеству зовёмся всю жизнь. Так что, это интересно: почему в военкомате он – Леонид! Странно, как-то.

– А как звали бабушку твою, мать Леонтия Сергеевича? Мария?

– Нет, Матрёна! Матрёна её звали. Фамилия её – Туева была в девичестве, а вот отчество не помню.

– А Мария Туева, это та, что на фотографии с дядей Колей? Там подписано, что она Мария Туева,

– Это она дочь деда Туева?

– Да, она дочь деда Туева, а баба Матрёна, отцова мать, была родная сестра деду Туеву. Фёдором его звали. Усы у него были такие… будь здоров! Разговаривал басом – басистый был дед! Помню в 1947 году я ехал на краевую комсомольскую конференцию, был тогда избран делегатом от Камня. Ага. Ехал не один, а с секретарём Каменского райкома комсомола.

И попали мы тогда в бурю. Приехали в Барнаул поздно уже. И пришлось нам у него, у деда Туева, остановиться бурю переждать и заночевать. Он недалеко от речного вокзала проживал. Дом у него свой там был. Красивый такой, справный дом…