– Братья и сестры, американские граждане.

В голосе Янси не было ни тени растерянности, не было даже усталости; Николас аж сморгнул, удивленный его энергией. Казалось, все происшедшее не произвело на Янси никакого впечатления, он оставался истинным стоиком, верным заветам Вест-Пойнта[6]: все видел, понимал и принимал, но не давал своим эмоциям хоть как-то влиять на холодное, трезвое рассуждение.

– Вы только что видели, – продолжил Янси своим низким уверенным голосом закаленного воина, несгибаемого душою и телом, готового прожить еще десятки лет… никакого сравнения с пустой оболочкой, умиравшей сейчас в больнице под присмотром Кэрол, – ужасную вещь. От Детройта не осталось ничего, а ведь все эти годы его автоматические заводы производили массу военной продукции. Теперь эта возможность утрачена. Но мы не потеряли ни одной человеческой жизни, что было бы действительно невосполнимой утратой.

– Важный момент, – пробормотал Нанс, строчивший что-то в блокноте.

Рядом с Николасом появилась Кэрол Тай, так и не снявшая белый халат; он инстинктивно встал ей навстречу.

– Он скончался, – сказала Кэрол. – Суза. Буквально минуту назад. Я его сразу заморозила, я же была рядом с кроватью, и время не было потеряно. Ткани мозга не должны были пострадать. Он просто угас.

Кэрол попыталась улыбнуться, и тут же ее глаза наполнились слезами. Это потрясло Николаса. Он ни разу еще не видел Кэрол плачущей, и что-то в нем ужаснулось, отшатнулось от этого зрелища.

– Но мы перенесем и это, – продолжил голос, доносившийся по кабелю из крепости в Эстес-Парке.

Клубы дыма и облака праха, бушевавшие на экране, быстро померкли и сменились лицом Янси. Жесткий и решительный, он сидел за большим дубовым столом в некоем укрытии, где никакие советские, ни даже эти кошмарные, убийственно опасные китайские ракеты никогда его не достанут.

Николас усадил Кэрол и молча указал ей на экран.

– С каждым днем, – говорил Янси, и в его голосе звучала сдержанная гордость, – мы становимся сильнее. Ни в коем случае не слабее. Вы становитесь сильнее.

И он посмотрел прямо на Николаса, и на Кэрол, и на Дейла Нанса, на Стью, и на Риту, и на всех, кто жил в этом муравейнике, на всех, кто жил в тысячах других, – на всех, за исключением Суза, который умер, потому что, когда ты умер, ни один человек, будь он хоть сто раз Протектором, не скажет тебе, что ты становишься сильнее. «И если он умер, – думал Николас, – все мы тоже умрем». Если только не раздобыть на черном рынке поджелудочную железу, украденную, вне всяких сомнений, из какого-нибудь лазарета.

«Чуть раньше или чуть позже, – думал Николас, – я должен буду нарушить закон и выйти на поверхность».

Как только Толбот Янси исчез с экрана и тот снова стал тускло-серым, комиссар Дейл Нанс вскочил на ноги и громко сказал собравшимся:

– А теперь, ребята, вопросы.

Ноль внимания. Вернее – минимум внимания, лишь бы не нарваться на неприятности.

Николас, как и требовалось ему по статусу, встал рядом с Дейлом.

– Мы и правительство, – сказал он, – проведем конференцию.

– Президент Сент-Джеймс, а Мори Суза – он что, умер? А то я вижу, доктор Тай тоже здесь, – донесся с последних рядов резкий голос, то ли женский, то ли мужской.

– Да, – подтвердил Николас, – но он мгновенно заморожен, так что надежда еще остается. Короче, народ, вы слышали сейчас Протектора. Перед этим вы видели, как был уничтожен Детройт. Вы знаете, что мы уже отстаем с выполнением плана, в этом месяце мы обязаны поставить двадцать пять оловяшек, а в следующем…

– Да какой там следующий? – горько спросил чей-то голос. – Через месяц нас всех здесь не будет.