– Я, конечно, тоже не психиатр, – медленно произнес Мономах, – но мне кажется, что вздорный характер не может считаться диагнозом!

– Вы не понимаете… – начал было Красько, но зав предупреждающе вскинул руку, призывая его помолчать.

– Если бы это было не так, – продолжал Мономах, – то снаружи стен психиатрических лечебниц оказалось бы гораздо меньше народу, чем внутри.

– Мы не имеем намерения объявлять Бориса Исаевича сумасшедшим, боже упаси! – воздел руки к потолку адвокат. – Но если удастся доказать, что он лишь частично дееспособен, то его дела не пострадают, и мы сможем без потрясений дождаться его возвращения из больницы.

– Я не понимаю, что вам нужно от меня? – спросила Алина. – Все, что могла, я рассказала!

– Правильно, давайте непосредственно к делу, – закивал Красько. – Нам нужна ваша подпись, Алина. – И он привычным жестом метнул на стол листок бумаги.

– Что это?

– Психиатрическое освидетельствование Бориса Исаевча.

– Погодите, – возразила она, – как я могу такое подписывать?

– Ну, конечно же, это не совсем освидетельствование, – снова встряла Гальперина. Алина заметила, что на этот раз в ее голосе звучало плохо скрываемое раздражение. – Психиатр посетил моего мужа и сделал выводы, которые в ближайшее время изложит на бумаге и представит официально. То, что мы просим вас подписать, Алина, своего рода свидетельские показания.

– Свидетельские?

– Про приступы неадекватного поведения, – подсказал адвокат. – Простая формальность, поверьте! Вот, смотрите, кое-кто из персонала уже подписал. – И он ткнул толстым пальцем в низ документа, туда, где и в самом деле стояли подписи медсестер Лагутиной и Малинкиной.

Пробежав глазами короткий текст, Алина покачала головой.

– Простите, но я не стану подписывать, – сказала она.

Лицо Красько утратило доброжелательность, и он бросил косой взгляд на Гальперину.

– Позвольте узнать, почему? – поинтересовался он, пытаясь вернуть ускользающее выражение обратно на физиономию. – Нам доподлинно известно, что Борис Исаевич и с вами умудрился поругаться!

– Это не так.

– То есть?

– Ничего особенного не произошло, все в рамках общения «медсестра – пациент».

– Но, простите, ведь он наорал на вас!

Любопытно, кто мог «настучать» Красько и этой крашеной выдре о случившемся? Татьяна? Леха? Хотя Гальперин так кричал, что его вопли могли слышать и в коридоре!

– Борис Исаевич держался в рамках.

– По-моему, вы не осознаете… – начал Красько, но Алина не позволила ему продолжать.

– Я все отлично осознаю, – сказала она. – Как и Борис Исаевич. Извините, но я не смогу вам помочь!

– В чем дело? – растерянно поинтересовалась она у Мономаха, когда разъяренные посетители шумно покинули кабинет заведующего.

– В бабках, полагаю, – устало вздохнул он, взъерошив волосы пятерней. – Человек еще жив, а стервятники уже делят добычу!

– Они действительно могут признать Гальперина недееспособным?

Зав пожал плечами.

– Он – самый неприятный субъект, с которым мне приходилось иметь дело за последние лет пять, – добавил он после паузы, – но я не назвал бы его неадекватным. Ты со мной согласна?

– Абсолютно!

– Гальперин и вправду на тебя набросился?

– Я сама виновата, порезала его во время бритья.

– Да за такое убить мало!

Глаза Алины распахнулись, но тут губы зава тронула улыбка.

– Ладно, иди отсюда, – подавляя вздох, приказал он. – И не бери в голову: ты все правильно сделала… Вернее, не сделала.

Она подходила к сестринской, когда ее нагнала Гальперина.

– Алина, погодите, пожалуйста! – попросила женщина. Она выглядела расстроенной, и Алина решила послушать.

– Давайте присядем? – продолжала Гальперина.