Во-вторых, критерий недобросовестности применительно к патентным правам нуждается в любом случае в нюансировке, дополнительном раскрытии.

Симптоматично, что при возникновении необходимости применения рассматриваемого принципа к другим категориям сложных гражданско-правовых споров как в судебной практике, так и в доктрине активизировалась разработка примерного перечня его возможных нарушений в соответствующей сфере, ориентиров оценки поведения управомоченного лица. Показательной в рассматриваемом аспекте является практика применения требований добросовестности и разумности к действиям членов органов управления хозяйственных обществ. До последнего времени косвенные иски о возмещении убытков, причиненных хозяйственному обществу такими субъектами, основывающиеся на ст. 71 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» и ст. 44 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», удовлетворялись не более чем в 5–7 % случаев. При этом судами демонстрировалась очевидная неготовность применять оценочные категории «добросовестность» и «разумность» для разрешения подобных корпоративных конфликтов. Поворотным моментом стало принятие в 2013 г. Пленумом ВАС РФ постановления «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица»[168]. В рамках данного акта впервые в российской правовой системе были установлены четкие примеры возможных проявлений недобросовестности и неразумности в соответствующей сфере.

Наконец, следует отметить, что к действиям патентообладателя, представляющим собой реализацию правомочия запрета в доступе к патентоохраняемой разработке на справедливых условиях, неприменимо общее последствие злоупотребления правом – отказ в защите права. Для обеспечения баланса частных и общественных интересов в отношении использования патентоохраняемого объекта правоприменитель должен восполнить волю правообладателя на предоставление доступа к разработке иным субъектам. Иными словами, пределы осуществления исключительного права должны строиться по правонаделительной модели.

В связи с этим вполне закономерно, что в ст. 1362 ГК РФ установлены специальные пределы осуществления исключительного права патентообладателя. К обозначенным в ней случаям ст. 10 ГК РФ автоматически не применяется. Другое дело, что, как будет показано далее, за пределами регулирующего воздействия ст. 1362 ГК РФ остается ряд ненадлежащих правореализационных практик и для них еще предстоит выработать критерии оценки и механизмы пресечения. Исходя из отмеченного выше ст. 10 ГК РФ в данном случае будет иметь крайне ограниченное применение. Со ссылкой на нее можно оспорить, например, отдельные условия уже заключенных лицензионных соглашений. Отказ в предоставлении лицензии на справедливых условиях в любом случае необходимо преодолевать посредством принудительной лицензии, в связи с чем в следующей главе будут проанализированы перспективы расширения условий для ее предоставления. Что касается требования правообладателя о запрете на использование патентоохраняемого объекта ответчиком, то здесь требуется некий промежуточный между отказом в защите права и принудительной лицензией инструмент. На данной стадии суд также может сконструировать соответствующую назначению исключительного права модель взаимодействия правообладателя и лица, заинтересованного в использовании разработки. В таком случае нет необходимости в отказе правообладателю в защите исключительного права. Необходимо пресечь его попытку закрыть доступ к разработке. Для этого достаточно отказать лишь в требовании о запрете на использование патентоохраняемого объекта и определить условия дальнейшего использования ответчиком такого объекта. Воздействие на правообладателя в таком случае также будет иметь правонаделительный характер.