2. Numerus clausus не является все объясняющим правилом, а лишь следствием запрета создавать иные отношения, чем поименовано в законе[133]. Именно по этой причине требуется сначала найти основание для такого ограничения, если, конечно, не исходить из того, что все написанное в законе обоснованно.

Одно из наиболее распространенных обоснований для numerus clausus заключается в том, что эта система снижает издержки на проверку со стороны третьих лиц, которые по организационно-правовой форме могут судить о том, как действует юридическое лицо вовне и какие условия ответственности перед третьими лицами[134]. Иными словами, защищается доверие оборота, что обеспечивает стабильность отношений[135].

Исходя из соображений о необходимости поставить третьих лиц в известность об особенностях правового режима, в первую очередь о возможном слабом финансовом положении общества, в Германии были сформулированы правила об особом наименовании так называемых предпринимательских обществ с ограниченной ответственностью (Unternehmergesellschaft)[136]. Аналогичные «инновационные» организационно-правовые формы были разработаны и в других европейских странах[137].

В этой парадигме находит свое оправдание и существование хозяйственного партнерства (см. Федеральный закон от 03.12.2011 № 380-ФЗ «О хозяйственных партнерствах»). К слову, упомянутая организационно-правовая форма – лучший пример того, что иногда участники гражданского оборота выступают даже более суровыми судьями, чем ученые, изучение ЕГРЮЛ и судебной практики показывает, что никакого серьезного применения данная форма не нашла, число случаев ее применения составляет несколько десятков, т. е., образно говоря, в пределах статистической погрешности.

Однако данный довод оправдывает императивность лишь тех правил, которые значимы для третьих лиц (кто действует вовне от имени общества; защита кредиторов, т. е. условия ответственности перед третьими лицами: уставный капитал и связанные с ним правила распределения прибыли; правила реорганизации и ликвидации).

Ограничение автономии воли в отдельных организационно-правовых формах может иметь значение и для будущих участников, которые по форме судят как об особенностях, ей присущих (ограниченная/неограниченная ответственность, структура управления и пр.), так и о степени ее диспозитивности и связанных с этим рисках[138]. Однако представляется, что это само по себе не препятствует диспозитивному подходу в регулировании отдельных форм, например, непубличного АО и ООО, поскольку с ними сам законодатель в настоящее время ассоциирует максимальную свободу.

Наиболее очевидная причина ограничения автономии воли – это потенциальное множество участников корпоративного правоотношения, что влечет невозможность договориться.

На этот фактор обращает внимание, в частности, Д.И. Степанов, раскрывая проблему коллективных действий в корпоративном правоотношении, т. е. наличие сложности в координации поведения участников[139].

Именно поэтому все решения участниками корпорации по общему правилу принимаются на основании принципа большинства, что порождает общую неопределенность в отношении того, насколько соответствующие решения могут изменить жизнь корпорации, а значит, возникает вопрос о защите интересов миноритарных участников[140].

Собственно понимание этой проблемы пришло довольно быстро, задолго до современных дискуссий о свободе договора. Так, в России еще до революции 1917 г. широкий резонанс получило дело, рассмотренное Сенатом, где было признано, что по решению большинства акционеров в устав могут быть внесены изменения, первоначально не предусмотренные уставом