Девочке было двенадцать лет, и она начала странно себя вести. Нет, я не психолог и не являюсь знатоком детских душ. Я журналист. Меня зовут Олег Доронин. Тем не менее, предложение поступило именно мне.

В то утро бывший однокурсник Игорь Сокуров долго и приветливо интересовался обыденными вопросами: как дела, как жизнь, как на работе? Делая нерешительные паузы, совсем не слушая меня, начинал несвойственно заикаться и глотать окончания предложений.

Я понял, что он мнется и не может перейти к главному. Спросил в лоб:

– Дружище, я давно тебя знаю. Что случилось?

– С Аней что-то происходит, – встревоженно вывалил он, как будто сняв тяжелый груз с плеч. – Ты можешь пообщаться с ней… пожалуйста! Она не разговаривает с Олей. Мне отвечает короткими плевками, делая одолжение. Наподобие «ну да» или «и че». Жена сказала, что она шныряет на чердак и собирает голубиные перья по ночам. Мы теряем ребенка. Я привез спеца из центра психологической поддержки подростков. Дочь даже головы не подняла. Постоянно ходит со странной папкой, в которой какие-то законы и правила ее жизни. Она их называет кодексами. Вчера она подошла к моей кровати и прошептала: «Пусть приедет дядя Олег».

Его голос задрожал, и я понял, что дело не пустяковое.

Когда я вошел в детскую, девочка сидела в углу прямо на полу. В руках у нее было какое-то рукоделие: ткань с перьями. Я потянулся к выключателю, но тут же услышал ее просьбу. Анна произнесла это тихим, но требовательным голосом.

– Не нужно, дядя Олег, – она подняла на меня большие испуганные глаза. – Перья не должны видеть света.

– Ты что-то смастерила? – спросил я, присев на корточки.

– Вы, взрослые, одинаково глупы, – ответила Анна Сокурова. – Спрашиваете друг друга о том, что вас не интересует вовсе. Проявляете участие там, где вас не просят. Вам же плевать на мои крылья. А Алисе не плевать. Но вы с ней еще не знакомы или не помните об этом. Вы приперлись, чтобы поговорить со мной, попытаться выудить что-то стоящее и передать моему папе. Он же волнуется за меня. Ведь так? Или вы пришли по моей просьбе? Пришли, чтобы реально помочь?

– Так это крылья, – сказал я, устроившись на полу. – Папа действительно переживает. Мне казалось, что это ты пригласила меня для беседы, разве нет? Я специально оставил все дела. Что случилось, Анечка? Твоя мама говорит, что ты уже второй день не выходишь из своей комнаты. Ты не ходишь в школу третью неделю, не общаешься со сверстниками. Стала замкнутой, молчаливой.

Глаза у девочки испуганно метались из стороны в сторону. Она не переставая теребила импровизированные крылья и боязливо оглядывалась.

– Как-то вечером я лежала в своей постели, папа разговаривал с тобой по телефону, – таинственно прошептала Аня. – Ты говорил ему, что ищешь сенсацию для своего будущего репортажа. Я все подслушала. Я пригласила тебя, чтобы рассказать. Если ты напишешь об этом, оно прекратится.

– Анечка, о чем ты хочешь рассказать мне? – я старался спрашивать спокойно и размеренно.

– Поверил бы ты мне, дядя Олег, если бы я сказала, что уже была взрослой? И я отчетливо это помню.

– Возможно, это был реалистичный сон? – спросил я, пытаясь разрядить ситуацию.

– Нет, не сон. Это место называется «предел». Древние католики называли его «лимб». Дурацкое слово. Они считали, что туда отправляются души тех, кто не заслуживает рая или ада. Прослойка между мирами. Место, где нет… времени.

– В «Божественной комедии» Данте тот самый лимб – это первый круг ада, где вместе с некрещеными младенцами пребывают добродетельные нехристиане – философы, атеисты, поэты и врачи. Души, более уверовавшие в науку, нежели в спасение, – добавил я. Почему-то мне показалось, что любая отстраненная информация как-то поможет в налаживании правильного контакта с подростком.