– Как только будут разрешены вылеты, я сразу прилечу к вам, ― настаивал Мирон.

– Нет! ― прикрикнула Аня, и, заметив, как на нее обернулись люди, сбавила тон. ― Не надо лететь к нам! Разве ты не понимаешь, что я просто хочу побыть одна?! Я не бегу от тебя, я не взяла из дома вещи, я не собираюсь исчезнуть, нет! Я просто должна выдохнуть от всего происходящего, и чтобы не наделать глупостей спокойно обо всем подумать. Одна!

Сев на стул, глубоко вздохнула.

– Дамир ничего нам не сделает, а вот тебе стоит его опасаться.

– Это ему стоит… ― Мирон резко замолчал. ― Ладно, я не стану в сотый раз объяснять тебе, что этому ублюдку мне не за что мстить, и он сам это прекрасно знает. Но ты все равно мне не веришь.

– Мирон, я запуталась, и пока что не знаю кому из вас двоих верить.

Аня еще раз устало вздохнула и перевела безжизненный взгляд на окно, выходившее на аэродром.

– Я люблю тебя, ― тихо сказала она. ― И если ты всегда был со мной честен, то я никогда от тебя не уйду. Я очень надеюсь, что ты сказал мне правду. Очень… А сейчас просто прошу дать мне немного времени, чтобы разложить все по полочкам в своей голове и трезво посмотреть на все происходящее.

В трубке воцарилась тишина, затем послышался недовольный вздох.

– Сколько дней ты будешь в Москве?

– Вернусь к выходным.

– Я понял.

– Мирон, я надеюсь, что ты услышал меня, и не прилетишь в Москву за мной следом.

– Я тебя услышал, ― ответил он, но эта фраза прозвучала двояко. Что-то подсказывало, что он все равно сделает по-своему.

***

Как только самолет поднялся в небо, мальчики уснули, а Аня попыталась отключить голову, но мысли упорно продолжали ее атаковать.

«Я очень хочу верить ему, ― вздохнула она, глядя в иллюминатор на облака, напоминающие сладкую вату. ― Ну не может человек так убедительно врать, просто не может!»

Она вспоминала счастливые моменты, проведенные с Мироном, и сердце обливалось кровью от мысли, что эти моменты случились только благодаря тому, что он получил ее обманным путем.

«Мирон сорвал нашу свадьбу с Дамиром, не зная, что я от него беременна, а когда узнал, то ему пришлось принять не только меня, но и моих детей, ― рассуждала Аня. ― Во время моей беременности он еще мог все изменить: зная, что я жду детей от Дамира, он мог сознаться в их сговоре с Ларой и отпустить меня к отцу моих будущих детей, но он не сделал этого. Он стал отцом Арсу и Тиме, всегда любил и заботился о них как о собственных сыновьях, и ни разу за все эти годы он не проявил к ним неприязни. Даже наоборот… на такую любовь не всегда способны родные отцы».

Аня вспоминала, как Мирон учил их держать удочку, кататься на велосипеде, как читал им перед сном.

Перед глазами появилась картинка, как в прошлый ее день рождения Мирон и два ее карапуза ранним утром стояли в дверях спальни с цветами и с колпачками на голове.

Затем на ее лице появилась улыбка от воспоминаний о том, как мальчишки больше года назад разрисовали забор.

В тот день рабочие, которые в их саду занимались покраской новой беседки, оставили ведро с краской и уехали домой. Мальчишки, пользуясь случаем, взяли кисточки, которые прилагались к ведру краски и как следует прошлись ими по забору.

Узоры были ― мама не горюй!

– Это кофка! ― с довольным видом заявил маленький Арс. ― А это ее усы такие больфые!

– А у меня фобака! Видиф какой хвофт у нее пуфыфтый!

– Вижу… ― чуть ли не падая в обморок, проговорила Аня и, представив, как будет все это отмывать, схватилась за голову.

Но Мирон придумал другое решение: эту стену забора он, Аня и мальчики красили чуть ли не до ночи, и теперь из окна детской комнаты открывался вид на яркий рисунок, на котором были изображены и «кофка с больфыми усами» и «фобака с пуфыстым хвофтом» и двое мальчиков с мамой и папой, стоявшие под солнцем.