Обычно Мартинес берет меня там, где ему вздумается. Будь это туалет или ванная комната, при виде любого непросторного замкнутого пространства ему фактически сносит крышу. Чем меньше площадь, тем больше мерзкие руки себе позволяют в отношении хрупкой, беззащитной девушки.

— Понятно, — ворчит Крис, и я внутренне надеюсь, что на этом слове он закончит и поспешит покинуть меня.

Но нет.

— Собралась в клуб, чтобы своим пением поднять члены глазеющих на тебя ублюдков? Может, еще разденешься? Ты знаешь мое отношение к этим песенкам. Однажды, твои походы туда ни к чему хорошему не приведут.

Полный вдох грудью и такой же выдох.

Пусть смеется, жалит своим ядом, угрожает, мне все равно. Лучше уж петь, как он выражается, ублюдкам, чем проводить время в компании его озабоченных дружков, которые так и норовят залезть мне под юбку при удобном для них случае.

Не дожидаясь от меня ответа, вершитель моей судьбы наконец-то уходит, звонко хлопая дверью помещения — небольшой уборной. Едва ли не сносит дерево с петель, псих ненормальный.

А я продолжаю стоять перед зеркалом и глядеть на себя в одно из своих мерзких отражений с испачканными помадой губами, растрепанными волосами и опустошенным взглядом.

Не горю желанием, чтобы Крис названивал мне каждые пять минут, поэтому просто отключаю телефон.

Не дожидаюсь его водителя, — того ещё идиота озабоченного, — вызываю такси, которое несет меня туда, где я могу позволить себе расслабиться, и, по мнению самого Криса, расслабить остальных. Плевать, что он там думает.

Желание петь родилось само по себе, наверное, когда отец впервые посадил меня совсем маленькую за установку фортепиано, уроки которого не прошли даром. Я также активно занималась танцами, выступала на разных мероприятиях, посвящённых музыке и движению тела, принимала участие в конкурсах пения, и не один раз забирала призы. Желание жить в движении и постоянной музыке горело во мне. И всё могло бы случиться для меня ожидаемым успехом, раскрытием таланта, который старательно и упорно развивал мой отец, если бы эти стремления и труд не были зачеркнуты прямой линией событий, полных неожиданностей и неприятностей.

Отец обанкротился, после того, как его подставили свои же партнеры по бизнесу. Отобрали все до последнего цента, а следом за деньгами принялись отбирать жизнь. Не сразу, постепенно. Его загнали в долги и угрожали расправой над семьей. Все шло ко дну, тяжело было свыкнуться с мыслью, что еще вчера он имел многое для счастья, и речь даже не о деньгах, скорее, о нас с мамой и спокойной когда-то жизни, а сегодня — уже ничего этого не было. Мама не выдержала первой: развелась с ним и уехала неизвестно куда, бросив нас, когда папа в ней очень нуждался, а я тем более. Бабушка, на содержание которой меня благополучно бросили, ушла на покой, а мама так и не соизволила появиться. Остался только отец, в данный момент пребывающий в клинике: сидит в инвалидном кресле, неспособный двигаться, в результате автомобильной аварии, которая случилась с ним незадолго до потери имущества. Молчит, плохо ест, никого вокруг не замечает и ни на что не реагирует, находясь в полнейшем забвении. Многие убеждены в том, что этот случай носит определение несчастного, я же в это не верю и никогда не приму тот факт, что молодой и здоровый мужчина имел какие-то проблемы со здоровьем, чтобы и в один момент потерять сознание, будучи за рулем.

К некоторому счастью, мне не пришлось продолжать жизнь на улице после всего. Именно семья Мартинес забрал меня под свое крыло во имя старой дружбы с моим отцом, когда я осталась совершенно одна и без всего.