Огромный вепрь с темно-коричневой шерстью медленно вышагивал к излюбленному месту. Встретив по дороге куст с ягодами, он, похрюкивая, наклонился к плодам и стал усердно вылавливать их из густой листвы. Изо рта, устремляясь в небо, торчали два огромных клыка. Самец.

Я аккуратно снял лук, чудом сумев не издать ни малейшего звука, вытащил из колчана стрелу и нацелил на животное. Легкая добыча: находившаяся неподалеку цель практически не двигалась, но странное ощущение в груди не позволяло сделать выстрел. В глазах помутнело. Пальцы ослабли. В ушах нарастал неприятный звон; сначала он был похож на назойливого комара, затем перерос в рой пчел, а после – в оглушительный вой. Боль была столь сильна, что перетянула на себя все внимание. Рука соскользнула с тетивы, и стрела вылетела из рук, неловко приземлившись прямо у облюбованного кабаном куста. Он тут же обернулся на источник звука.

Я смутно понимал, что происходит. Отбросив лук, я попытался закрыть уши ладонями, надеясь, что это хоть как-то поможет, но это лишь отрезало от меня часть внешнего мира, и звон заполнил все мое сознание. Кабан топтался на месте, словно разгоняя в крови нарастающую ярость, и, взревев, кинулся в мою сторону. Разум кричал, что пора бежать, но ноги не слушались, словно вросли в землю. Вепрь стремительно приближался, но в паре метров от меня вдруг пронзительно взвизгнул и повалился на бок. Звон резко закончился. Я встал на колени и выглянул из-за куста, служившего мне укрытием; беспомощное животное сотрясалось в конвульсиях, и стрела в брюхе вторила его движениям.

– «Спасибо» не скажешь? – послышался голос Аэгтира.

Удивительно высокий и худой для представителя нашего народа, он не был рожден для охоты – уж слишком угловат и неповоротлив, – но победил предрассудки упорным трудом и природным талантом. Аэгтир показался между деревьев, и я изумился, с какого огромного расстояния он разглядел нависшую надо мной опасность.

– Спасибо, – растерянно ответил я, поднимаясь на ноги. Слух не уловил ни призвука недавнего безумия.

Напарник подошел и, сощурившись, оглядел меня.

– Что с тобой? – обеспокоенно спросил он, кладя руку мне на плечо. – С каких пор ты так неаккуратен? Он мог разорвать тебя на части!

– Не имею понятия, – прошептал я, запуская руку в волосы.

По какой-то причине я всегда совершал этот жест в попытках что-либо осмыслить.

Тишина и неизвестность пожирали меня. Беспокойство, озвученное азаани на недавнем собрании, растворилось в воздухе, будто ничего и не произошло. Маэрэльд не отдавала приказов. Индис признался, что передача информации матери – пожалуй, все, на что он был способен в данной ситуации. Об Ариадне я больше ничего не слышал. Меня мучила мысль, что ее поступок повлек за собой страшные последствия и король не пощадил дочь, позабыв обо всей любви, что когда-либо к ней испытывал.

То, насколько меня тревожило ее отсутствие, виделось мне не меньшей проблемой. Я встречал принцессу трижды: в первый раз она пригрозила мне смертью, во второй – в беспамятстве прыгнула в мои объятия, наутро оказавшись принцессой, а в третий – раскрыла двум малознакомым эльфам тайные планы королевской семьи. Стоило ли доверять такой особе? Разумеется, нет. Я прозвал ее лисицей лишь из-за случая в лесу, но сходств с каждой встречей находилось лишь больше. И все же я знал, что она ни разу не солгала; излишняя эмоциональность не способствует успешному сокрытию истинных замыслов. Мне подумалось, что цвет ее глаз символичен: она металась между верностью Грее и ее сероглазому королю, и все же пришла к тем, чья радужка ярче самой пышной летней зелени, чтобы защитить отца от необдуманных поступков.