Анализируя Псковскую летопись, Д. Святский (Астрономия древней Руси), замечает: «…очевидец-простолюдин помнил, что он видел знамение „на третьи новцы“ от начала года, считая последний по старинному, лунному Русскому году от весеннего Новолуния» (Святский Д. О., 117, с. 71). Будем последовательны: «начало» всего нового у славян чаще всего определял Новец, тонкий серп рождавшегося месяца: «…в лунном и лунно-солнечном календарях день смены календарных годов должен находиться как можно ближе к новолунию, поэтому в разные годы новогодие приходится на разные числа» (Киприянова Н. В., Зварцев И. А., 107, с. 14). К примеру, даже после переноса нового года на сентябрь, Русские лопари исчисляли его с дня, «когда впервые покажется мѣсяцъ послѣдній до 29-го Августа» (Харузин Н. И., 118, с. 14). Новолуние, связанное и с солнечным кругом, было знаком наступления Нового года и в разных племенах Древней Греции: «Древние греки отсчитывали год от первого новолуния после летнего или зимнего солнцестояния, от весеннего или осеннего равноденствия» (Златковская Т. Д.: «Исторические корни европейского календаря», 119, с. 27).

У чувашей, по одному из календарей древности, также «…началом года считалось ближайшее к весеннему солнцестоянию (21—22 марта) Новолуние. В эти дни чуваши – язычники проводили обрядовые действия, посвященные проводам старого года (калăм, сĕрен, вирĕм) и встрече года наступающего (мăнкун, кун-çĕр уявĕ)» (120, с. 175). О Новолунии, как точке отсчета нового года, читаем и в первом из сохранившихся обличений Русалий, Календ «и прочаго» в трактовке Патриарха Феодора Вальсамона (ок. 1140 – после 1199), где он пишет, что празднества совершали, чтобы «…обновить луну и положить ей основаніе съ начала этого мѣсяца и думать, что они въ радости проведутъ цѣлый годъ, если въ началѣ его устроятъ празднество» (Правила Святого Вселенского Шестого Собора, Константинопольского, 121, с. 485). Исходя из имеющихся материалов, дата встречи Нового Лета, с которой начиналась весна, – Молодик (Новец), появляющийся после равноденствия. При этом «мартовский» стиль, с учетом сдвигов при смене календарей, стал мартовско-апрельским. «Счисление по «небесным» (лунным) месяцам, действительно, существовало в древней Руси в отличие от «книжных» (календарных) месяцев, но за начало счета, по-видимому, принималось новолуние, как это следует из многих мест летописей <…> На это же указывал еще Татищев в своей «Истории Российской»: «начало же года у нас сперва счислялось от весны, и суще мню согласно с оставшими в идолопоклонстве Сарматы, от новолуния по равноденствии, как доднесь Вотяки, Вогуличи, Черемиса, и прочая, или по сшествии снега в неверных пределах в первое новолуние сходясь молятся и торжествуют» (Святский Д. О., 117, с. 145).

Отсюда, из Мартовского Новолетия, перейдёт сначала в сентябрьский, а затем и в январский Новый год Овесе́нь, – святодень начала Новолетия и встречи Весны. «Авсень, или Овсенъ (Ряз. и др.) старинный Русскій праздникъ. Весь смыслъ его рѣшается словомъ: „Овесень“, то естъ, названіемъ перваго праздника весны, и съ тѣмъ же вмѣстѣ указаніе на день древняго нашего новаго лѣта (года)…» (Макаровъ М. Н., 110, с. 4). Постепенно смысл названий Авсе́нь и Овсе́нь стал теряться, а сопутствующие им весенние обряды и посевальные песни перекочевали сначала в «назначенное» сентябрьское новолетие, а затем в зимние Святки и петровский Новый Год. Написание Овсе́нь через «А» (авсе́нь) связано только с тем, что ударение производится на второй гласной и в произношении О-А смешиваются. «…Сказанный Новогодный канунъ перешелъ къ Генварю отъ Сентября, а къ Сентябрю отъ Марта, на канунѣ котораго старики еще весьма недавно воспоминали свой Овесенъ или свою Веснянку. Но покорность любимымъ Царямъ, особенно Великому Петру, убѣдила Рязанцевъ, вначалѣ праздновать Овесень въ концѣ Сентября, чествовать его какъ праздникъ благодарственный въ окончаніи работъ полевыхъ, а потомъ уже на канунѣ Генваря, на любимый своей Васильевъ Вечеръ» (Макаров М.: «Добавокъ къ заметкамъ моимъ о земляхъ Рязанскихъ», 122, с. 92, Часть IV, смесь). За столетия мартовский «Овесе́нь» превратился в «Овсе́нь», с которым утратилось и слово «Обосе́нь». «Овесенъ добро на красное солнышко, на погодку, а обосень на хлѣбецъ въ припасъ!» (там же). Заметим, что одно из значений приставки об- – доведение действия до естественного предела; в слове «озимые», возникшего из формы о зимѣ – «перед зимой».