В субботу по всему нашему маленькому парку расцвела сирень – лиловая и белая, здесь это маленькие деревца, а не кустарник – и еще не раскрыв соцветий уже запахла, закружила головы… Позже, гораздо позже она расцветет там, в Москве, дома. Какая невозможная сирень была в моем детстве на Арбатской площади!

Мы встретились утром в девять и поехали за город с другими иностранными учителями, а потом навестили храм бога горы Тай. Да, твоего, Большая Бабушка, брата… Мы видели там эпическую роспись: путешествие бога горы Тай с Востока на Запад. Я все высматривала тебя, Бабушка, на этой фреске. Мне показалось, что одна из дам с фрески слегка пошевелила рукой…

Синхун рассказала мне кое-что о вас с твоим братом – о богах нашей горы. Нет-нет, я не проговорюсь, ничего лишнего не выдам. Я могу только лишь намекнуть… Я всегда знала, что буду держаться тебя, Большая Бабушка, хотя по официальной, можно сказать, версии главный бог горы – твой брат. И вся эта неразбериха и путаница является таковой лишь для чужих. Брата называют твоим отцом, тебя – какой-то там царицей и прочая чепуха. Твой храм на горе, когда я поднялась туда, показался мне нежилым. Зато маленькая пещера, тоже твоя, на горе – ого-го что это была за пещера! Но твой страж не пропустил меня, хотя и дремал, сидя у входа. Он не впустил меня без даров и достойного повода.

Позабавила меня и история про твои туфли, Бабушка (тоже Синхун шепнула), – про твои туфли, которые УЖЕ СТОЯЛИ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ, КОГДА ТВОЙ БРАТ ВПЕРВЫЕ ПОДНЯЛСЯ ТУДА. Ты же сама соблюла приличия – и явилась, поднялась, чтобы повелевать (нашей горой) уже после брата. Однако самые проницательные догадались, кто есть кто…

…Передо мной лежит вскрытый конверт. Я читаю контракт. День сегодня пасмурный, рифмующаяся двойная холка горы почти сливается с небом. Вершина слева видна чуть лучше. Если назвать события, которые со мной происходили в этом городе у подножия горы Тай, то это и не события вовсе…

Кроме того, что я сошла когда-то здесь с поезда.

Кроме того, что я нашла здесь тех, кто меня теперь обнимает при встрече.

Кроме того, что Синхун позавчера угощала меня самым вкусным на все времена нао-тофу23 и показала мне дорожки своего детства.

Кроме того, что я убегу отсюда однажды свежим горным утром в неизвестность, потому что она позвала меня…

Кроме того, что… Тсс… молчу… Надеюсь, ты меня отпустишь…

Сюда не приезжают – здесь оказываются. Ну и дырища, хныкал Роман, которого мой город захватил в плен и два дня безостановочно пытал: смогом, деревенскими окраинами и, по воле судьбы (а отчасти из-за моей лени), неудачным велосипедным маршрутом. Он приехал в Тайань, но не попал в него. Не вышла из облаков моя гора, не улыбнулись странному типу в японском наморднике24 мои прекрасные шаньдунцы.

Здесь оказываются. В месте, где, кроме горы, ничего нет. Ничего лишнего – только жизнь и смерть, школа и кладбище, камни и небо, в месте, где пересохли речки, но вода бьет из земли, из гор, мостовых, стен, крыш. Нет двора без ивы, нет без источника, – говорили раньше о Цзиннане, он рядом. В месте, где мосты глядят на тебя ночью своими зеркальными глазами, будто полными слёз, а ветер возвращает тебе твои мысли, твоё дыхание.

Конец ознакомительного фрагмента.