И когда мы в тот вечер выходили из зала, я подумала: «Зачем Вали смотрит на меня, чего ждёт, куда зовёт?»

Искандер!

В тот вечер ты был очень ласков и заботлив. Голос твой был мягок, слова проникновенны.

Падал первый снег. Снежинки бриллиантами сверкали под луной.

Снежинки ты сравнивал с цветами. И как-то сразу заговорил о смелых, великих людях, которые живут необычайно глубокими чувствами, о людях, обуреваемых страстями. Ты говорил о литературе, о гениальности.

Я слушала тебя, затаив дыхание. Ты окрылил меня своими словами. Мне казалось, что я поднялась высоко-высоко, до самых звёзд.

В этот вечер, шагая с тобой рядом под руку, я была счастлива.

«Вечно любить его, быть его другом, жизнью!..»

Ты проводил меня до общежития. Я была готова до самой зари, до утра пробыть с тобою. Но, сама не зная почему, сказала:

– Уже поздно, Искандер, мне пора…

А потом не могла себе простить, что так рано ушла.

– Галия! – прошептал ты. – Галия! Я хочу, чтобы этот вечер не кончался никогда!

Ты говорил это, и руки твои уже обнимали меня.

Не помню, как наши губы встретились. Помню только, каким долгим и томительно сладким был поцелуй.

– Что вы! Не надо! Довольно! – шептала я, а сама желала твоих ласк ещё и ещё.

Не помню, как я поднялась по лестнице. Вступив в комнату, я взглянула в зеркало и впервые в жизни осталась довольна собой. Действительно, любовь украшает человека. Любимый и любимая всегда красивы.

На щеках моих пылал румянец, глаза горели. На плечи падали тяжёлые чёрные косы.

– Тра-ля-ля-ля-ля! – воскликнула я.

Помнишь, Искандер, как в любимой своей роли вихрем вылетала на сцену Ф. Ильская[1] с задорным и радостным возгласом: «Тра-ля-ля-ля-ля!»

– Галия! – поймала я себя на мысли. – Ведь всё твоё веселье и радость из-за Искандера.

Я остановилась посреди комнаты.

– Ну что ж! – решила я. – А хотя бы и так. Пускай будет так. Тра-ля-ля, тра-ля-ля! – и тут же, подхватив стул, начала танцевать.

Насытившись танцем, села за стол и стала думать о будущем, о том, что мы заживём вместе, – ты актёр, а я врач, будем дружить, работать весело, счастливо…

Часа в два ночи вернулись подруги.

– О-го-го! Вон до чего дело дошло!

– Ну, ничего, ничего! Парень стоящий! – говорили они, многозначительно поглядывая на стол. Тут я спохватилась, но было уже поздно. Оказывается, предаваясь сладким мечтам, я испещрила лист вензелями и узорами, бесчисленно повторяя имя – Искандер, Искандер…

Да. В эту ночь я решила, что любовь моя к тебе безмерна, вечна. А Лиза, которая никогда и никого по-настоящему не любила или, вернее, не признавала настоящей любви, на сей случай прочла стихи Гейне:

О! Я никак не могла согласиться с последними словами поэта: «Лучше б на свет не родился». Нет, нет, нет! Тысячу раз нет. Поэт неправ. Не берусь судить о его времени, но сейчас, в наши дни, мы не боимся любви, мы ищем её, мы хотим её, ждём, мы любим, любим смело, преданно, нежнее и искреннее, чем кто-либо и когда-либо.

Следующий день был днём отдыха. Я и Фатыма не спали всю ночь. Мы говорили о тебе. Ты помнишь Фатыму? Она и потом не покидала меня, часто заходила к нам, а уехав, ещё долго продолжала писать.

Тогда, говоря о тебе, будто бы не придавая своим словам особого значения, осторожно, чтобы не обидеть меня, Фатыма сказала:

– Смотри, Галия, хорошенько подумай, так ли он любит тебя, в тебя ли он влюблён?

Я удивилась.

– Может быть, ему понравился твой успех, твоя песня, юность, с которой легко поиграть?

О! Я ничего не ответила ей. Что могла я сказать ей в ответ, когда ты был моей первой любовью, когда в тебе находила я лишь самое лучшее, самое прекрасное. Всё в тебе было дорогим для меня.