Вот чего-то подобного требовал от нас, советских детей, автор «Апельсина и яблока».

Возможно, вы скажете, что притча эта стоит особняком в учебнике, что она не типична, что советская педагогика редко пускалась на такие крайности…

Не знаю, не знаю. Если внимательно прочесть всю ту литературу, что предлагалась тогдашним школьникам, то нельзя не увидеть, что вся она была проникнута идеей безоглядного самопожертвования ради ближнего: не только яблоко целиком, но и жизнь свою целиком отдать за народ, за Родину, за идеал – к этому нас готовили.

Скажу, не шутя: из нас стремились вырастить святых.

Почему же не вырастили? Ответ прост, и всем нам известен: стать святым без Божией помощи невозможно.

Впрочем, что значит – не вырастили? Примеры Зои Космодемьянской, Олега Кошевого – и так далее, и так далее, и так далее – говорят о том, что на этом пути были свои успехи, и успехи эти исчислялись сотнями.

И все-таки массовым явлением святость не стала, а ведь цель преследовалась именно такая: весь народ от колхозника до министра должен был стать святым.

Вы скажете: я преувеличиваю? Да нет… Сознательно или бессознательно, но курс был намечен именно такой. Ибо идеологи советского государства понимали (или только чувствовали?), что середнячки, обыватели, даже если они вполне законопослушны и отличаются примерным поведением, построить коммунизм не в состоянии. Коммунизм – это общество, где каждому воздается по потребностям, но потребность (как это стало очевидно в постсоветские времена) вещь весьма капризная. Потребности, выйдя из-под контроля, растут и множатся, причем их рост отнюдь не подчинен разуму и старается обойти всякую искусственную, законодательную преграду.

Держать свои потребности в узде разума середнячок, обыватель не способен. На такое способен только святой, совершенно подчинивший свое телесное начало духу. Только святой способен обходиться необходимым минимумом жизненных благ, только общество святых способно оградить народное хозяйство от производства излишеств, бессмысленной роскоши, и пустить экономику по здоровому, разумному пути.

Пресловутое изобилие невозможно в мире мещан, не способных контролировать свои потребности, живущих сравнительно скромно только потому, что они не имеют возможности жить на широкую ногу, – но как только эта возможность появляется, немедленно окружающих себя всевозможными (по выражению Игоря Шафаревича) «стереофоническими унитазами».

Изобилие материальных благ (не для «элиты», но для каждого члена общества) возможно только там, где этим благам не придается чрезмерного значения. Но мог ли советский, атеистический социализм – хотя бы через тысячу лет от 1917 года – дорасти до подобного состояния? Думаем, что ответ ясен. Как бы ни стремилась советская идеология воспитать «нового человека» – сиречь, «святого атеиста», в обществе неизбежно росла и ширилась раковая опухоль мещанства, что, в сущности, можно понять: из года в год советскому человеку предлагалось терпеть лишения, обещая за это райскую жизнь… для его отдаленных потомков (так, по крайней мере, обстояли дела на идеологическом фронте в 70-е годы, когда хрущевские посулы «коммунизма к 1980 г.» окончательно провалились). Все разговоры о «светлом будущем» разбивались об одно простое и всем ясное понятие – смерть. Каждый советский человек, даже если и не отдавал себе в этом сознательного отчета, в душе понимал, что безвозвратная гибель, смерть, такая, какой она представляется атеисту, неизбежно обнуляет все разговоры о самопожертвовании, общем благе и т. д. Перешагнуть через это понимание мог только святой. «Святые атеисты» СССР так и делали, хотя чаще всего они жертвовали жизнью ради немедленной или, по крайней мере, различимой в будущем цели. Хороший пример тому – подвиг Александра Матросова, погибшего ради того, чтобы его рота немедленно перешла в наступление. Такое соображение нисколько не умаляет величия этого подвига, но переводит его в особую категорию: это именно подвиг, единичный святой поступок, святая смерть, но не подвижничество – т. е. святая