– Ага!.. – сказал сам себе Вадим, и, поправив на плече не слишком тяжелую, но неудобную ношу, шагнул в ту сторону.

Он положил Макса на землю, не дойдя шагов десяти до последних деревьев, росших вдоль обочины. Макса надо было похоронить. Зачем это надо – Вадим и сам не знал. Надо…

Пусть не на кладбище. Бог простит. Но не бросать же так? А значит?.. Значит, сейчас надо тело припрятать, запомнить место и завтра, тоже ближе к вечеру, вернуться сюда, захватив с собой лопату. Не голыми же руками рыть…

Вадим, уложив Макса меж двух кустов, в ложбинку, закидал его сухими ветками и припорошил листвой, уже достаточно нападавшей на землю. Сам присел рядом, вытирая вспотевший лоб.

Попить бы сейчас. И закурить!.. Просто неудержимо захотелось сделать хоть одну затяжку. Всего лишь одну, но чтоб до самых корешков, до головокруженья. Черт!.. Так ему, кажется не хотелось курить даже тогда, в лагере, когда он решил бросить.

У Макса, вроде, были сигареты. Ну да, точно, были. Взять, что ли?.. Вот, блин!.. Ведь только что он тащил его, а сейчас сама мысль о том, что придется раскидывать всю эту кучу и ворочать безжизненное тело в поисках пачки и зажигалки… Да, ведь еще и зажигалку нужно!.. – Мысль об этом вдруг вызвала у Вадима тошноту.

Нет, ну его к черту! Обойдется. Нет!..

Он встал. Хватит, отдохнул. Пора идти. Он вышел на обочину и огляделся. Надо было запомнить место. Это оказалось далеко не так просто. Во-первых, ночь. Во-вторых, вообще никаких примет. Деревья кругом темной стеной, и больше ничего. Дорога ровная в оба конца. Так, вон валун лежит. Ага, точно!.. Ну и хорошо, попробуем запомнить: от валуна немного назад и влево. Ну, а теперь, в город. Пешком, наверное, за час дойду.

Вадим шел ровным, неторопливым шагом и думал о том, о чем обычно думают люди, только что столкнувшиеся со смертью. О бренности и мимолетности того, что принято называть жизнью; о хрупкости сосуда, в который эта самая жизнь заключена; о бессмысленности и ненужности существования – как Максова, так и своего, да и большинства людей, населяющих эту землю.

Потом он стал думать про самого Макса. Про то, что совсем, оказывается, не знал его. А теперь этот самый Макс – жалкий тип, паразит, наркоман, психопат, однако знающий, оказывается, откуда-то Бодлера и способный на отчаянный поступок, – так и останется этот Макс для него навсегда неразгаданной загадкой. Пока не забудется. А когда забудет Макса и он, Вадим, то вот тогда Макса точно уже не станет на этой земле. Потому что больше, кажется, не кому о нем помнить и вспоминать. Что он там кому должен, а кто ему – все это херня по большому счету. И никому он не нужен. Ну, может быть, этот прыщавый Гера вспомнит однажды, что что-то давно не заходит к нему Макс за очередным чеком, да тут же и забудет. И правильно: у него и без Макса клиентов хватает. А к тому, что иные из них имеют обыкновение исчезать, порою и навсегда – к этому Гера давно привык и не обращает на это внимания.

2

Квартира, вопреки Викиным ожиданиям, оказалась вовсе не в одном из новых "элитных" домов, а на втором этаже стандартной, убогой панельной пятиэтажки. Этакий привет из далеких, славных шестидесятых, когда и воздух был чище, и цели яснее, и задачи определеннее – за работу, товарищи!

Ехать пришлось долго, за автовокзал и Покровскую слободу, на правый берег реки Добрыни, в темных водах которой празднично отражались огни раскинувшейся на ее берегу нефтебазы. Вез их Виктор в своем большом, как сарай и таком же грязном "Опеле-Фронтир", после той машины, на которой они со Славиком приехали в кафе, показавшемся Вике просто какой-то колымагой. Она даже спросила Славика: