– Подождите… – встрепенулся Ронин, – Вы – Кристиан Блумберг, автор «Кибернетической антропологии»?!

– Да, кажется, что-то такое припоминаю… – сказал профессор, глядя вдаль.

– Бог ты мой, вот это да! Мой отец тоже антрополог. Он обожает ваши работы! Я сам читал «Кибернетическую антропологию» два раза! Это просто поразительно, что я вас здесь встретил!

Ронину с трудом удавалось усидеть на месте, так сильно он был возбужден.

– Я полагаю, нет ничего удивительного, что вы меня здесь встретили… – печально улыбнулся профессор. Он явно не разделял энтузиазма Ронина.

Что-то было во взгляде Блумберга, что погасило радость Ронина. Он вспомнил, что этот мужчина уже был профессором университета ещё до эпохи самоубийц. Сколько же ему лет?

– Я полагаю, меня скоро совсем перестанут отсюда выпускать…

– Почему? – выдохнул Ронин.

Блумберг долго молчал.

– Вы знаете, что потенциально мозг человека может вместить миллионы гигабайт информации? – Ронин кивнул. – А сколько из них он может обработать на практике без ущерба для психического здоровья, знаете?

– Думаю, что гораздо меньше.

– В сотни раз меньше… – Блумберг снова надолго замолчал.

После паузы Ронин решился спросить.

– Сколько вам лет, профессор? – тот вздрогнул, как будто его только что разбудили, хотя сидел с открытыми глазами.

– Я точно не знаю. Спросите об этом моего робота, – усмехнулся он, махнув рукой вправо. Неподалеку, как и ожидалось, стоял металлический истукан. – Я многое забыл. Иногда я прошу Родиона – это мой андроид – показать мне файлы моей жизни. Я смотрю записи и не верю, что это всё действительно со мной происходило. Воспоминания как полотна древних художников теряют яркость красок, рассыпаются в пыль. Я пытаюсь их ухватить, поймать, сохранить…

Мужчина вытянул вперед руку, хватая воздух.

– Но они мне уже не подвластны… – он снова пожевал губами. – Помню вот что. Предвкушение, в котором мы все пребывали. Мой друг… я забыл его имя… Он был одним из разработчиков ИИ. Мы работали в одном университете, дружили… Это я помню, а имя забыл… Странно, не правда ли? Память так избирательна…

Профессор снова замолчал.

– Чем же вы были увлечены? Вы сказали, что были в предвкушении.

– Ах да… – спохватился Блумберг. – Мой друг разрабатывал ИИ. Мы мечтали, строили планы. Мы думали, что создадим не просто умных, но ещё и заботливых, эмоциональных роботов, и наша жизнь станет безоблачной. У людей освободится уйма времени. Они наконец-то будут заниматься по-настоящему интересными вещами. Ведь всю сложную, трудную и скучную работу будут делать машины… А мы будем заниматься творчеством и генерировать новые идеи… да… Но потом этот хаос… снова пришлось много работать, чтобы всё восстановить. А когда восстановили… Кажется, вот тут-то и надо начать жить по полной, заниматься творчеством и… Ведь Уни и они все, – профессор обвёл рукой сад, где прогуливались посетители и их механические помощники, – наконец-то всё делают за нас… Но вот беда… уже не знаю сколько лет, очень давно… я ничего не пишу, ничего не изучаю, ничего не генерирую… Совсем. За эти десятилетия спокойной жизни я так и не создал ничего важного, стоящего… А теперь… моё тело всё ещё работает как часы. Они регулярно его проверяют. А вот сознание… постоянно ускользает…

Блумберг снова надолго замолчал. Ронин только и мог, что оторопело смотреть на одного из величайших умов XXI века.

– Знаете, – заговорил вновь профессор, – у меня есть теория о том, что полтора века плюс минус ещё пара десятилетий – это максимальный временной промежуток, который способно вместить в себя сознание человека. Вы случайно не учёный? Не хотите проверить эту теорию?