Помимо прочего это была попытка предложить концептуально связный взгляд на то, что я назвал аналитикой управления. В педагогических целях я постарался ясно определить ключевые понятия, такие как «управление» и «правительность», и различить имеющиеся у них смыслы. Затем я изложил основы этой аналитики управления как исследования «режимов управления» или «режимов практик». Большую помощь в этом оказала дискуссия Фуко с историками на круглом столе, последовавшем за публикацией «Надзирать и наказывать» (Foucault 1991b). Она состоялась практически в то же время, когда читались лекции о правительности. Фуко подчеркивает, что его исследование касается условий приемлемости «режимов практик», которые «в известной степени обладают собственными особыми закономерностями, логикой, стратегией, самоочевидностью и рациональностью»[40]. Одновременно я стремился сопоставить этот подход с более поздними методологическими утверждениями Фуко касательно этических практик или практик себя (Foucault 1985; Фуко 2004; Foucault 1986b: 341–372; Фуко 2008: 135–158). Я считал, что у нас должна быть возможность использовать единый или хотя бы основанный на пересечениях словарь и подход, имеем ли мы дело с этическим управлением собой или управлением государствами, экономиками, населением и индивидами. Правительность как понятие и подход была мостом к поздним работам Фуко, посвященным этике. Что еще важнее, она позволяла связать исследования социально-политических феноменов и исследования этических феноменов и при этом избежать слишком сильного их сближения в рамках всеобъемлющего нарратива, как в случае исторической социологии образования государства и теории процесса цивилизации Норберта Элиаса (какими бы ценными они ни были)[41]. В моем подходе к ряду аспектов аналитики управления заметно влияние делезовской интерпретации Фуко – особенно той, что представлена в эссе «Что такое диспозитив?» (Deleuze 1991). Благодаря более широкому прочтению Фуко Делезом через концепты «складки» и «складывания», мне удалось продумать отношения между властью, идентичностью и субъективностью в либеральных обществах вне дуализмов внутри/снаружи, государство/гражданское общество, либерализм/авторитаризм (Deleuze 1988; Dean 1996a, 2002a).

Кроме того, осторожность, необходимая при обращении к всему разнообразию интуиций Фуко, требовала рассмотреть, как правительность связана с его генеалогическим подходом и этосом. В данном случае моя цель была сформулирована ясно: учредить аналитику управления как инструмент критицизма. Генеалогия определяется как диагностика настоящего при помощи «проблематизации» принимаемых за самоочевидные допущений, а также антианахронического отказа прочитывать прошлое в терминах настоящего. Читатель обратит внимание, что я выбрал термин «критицизм», который говорит о чем-то открытом, множественном и имманентном анализируемым режимам практик, взамен понятию «критики», которое в работах франкфуртской школы от Адорно до Хабермаса, напротив, подчинялось универсальным нормам и истинам и было направлено на необходимую цель. В этом отношении книга развивает мою раннюю попытку представить генеалогию в качестве «критической и действенной истории». Ее критичность состоит в том, что она настойчиво ставит под вопрос то, что принимается как данное, естественное, необходимое и нейтральное, а действенна она в той мере, в какой прерывает колонизацию знания теми трансисторическими схемами и телеологиями, которые претендуют на способность объяснить истину настоящего (Dean 1994a). Поиски стиля мышления со сходным этосом привели меня к Максу Веберу с его «ценностно-нейтральным», но «ценностно-релевантным» анализом того, как мы воздействуем на себя и других, – анализом, который служит «моральным силам», в особенности когда способен демонстрировать «неудобные факты». Более того, предложенная Вильгельмом Хеннисом (Hennis 1989) интерпретация Вебера подчеркивала значение внимания Вебера к