Добрая половина возможных неисправностей устранялась с помощью легкого и точного удара в нужном месте по ряду печатных плат. Чтобы его нанести, мы использовали снятую обувь, которую нам выдавали в комплекте дежурной формы. Иногда достаточно было просто выдернуть элемент и воткнуть его обратно. А теперь представьте, как вы мечетесь от шкафа к шкафу по двум залам по 100 квадратных метров каждый, стучите по стойкам, дергаете и меняете местами платы, буквально своими руками пытаясь протолкнуть буксующий вычислительный процесс хоть на шаг вперед. Добавьте режим «сутки через сутки», угрозу в случае неудачи получить порцию унижений и потерять единственный выходной за месяц, полярный день и полярную ночь… вы уже поняли, зачем нам так нужен был спирт?

Где-то в параллельном измерении уже существовали микропроцессоры, в голливудских фильмах человек сражался с роботами и соперничал в хитрости с безжалостным компьютерным разумом. Зато нам ничто не грозило – наш «искусственный интеллект» без тапочки в умелой руке был совершенно беспомощен.

Правильная идея, вокруг которой строилась Система, показалась не такой уж правильной, а результат 70 лет эксперимента – неубедительным. Мы с жаром неофита бросились в другую крайность. Теперь вроде бы действует «невидимая рука рынка». Адам Смит ее не увидел, потому что в его время логика рационального экономического поведения еще не была настолько формализована и считалось, что всё происходит само собой. Точно так же ее не разглядели авторы нового эксперимента, увлекшись открывающимися перспективами. Они много обсуждали идею в общих чертах, восторгались чужими успехами, не обращая внимания на скучные детали, заставляющие эту идею работать.

Наивно было ждать от попавших из распределителя на свободный рынок, что они пожелают добровольно и во всеуслышание определять границы собственной ответственности (я говорю о правилах из первой главы, задающих нижний предел, после которой товар не считается годным и за него можно не платить). Теперь манипуляция правилами – это не вынужденный ход Системы, обязанной выполнить план, а поле для выгодных компромиссов, которые стали всем доступны.

Государственный контролер и регулятор с исключительными правами никуда не делся, хотя никто другой на его место особо и не претендовал. На некоторое время он растерялся, отошел на второй план, забыв при этом напомнить, что кроме уголовного и административного кодекса есть еще законы природы, которые обманывать бесполезно. Можно по-разному смотреть на общественное и государственное устройство, но естественные науки, математика и физика остались там же, где и были. И несущую балку, и сжатый пар в котле описывают одними и теми же формулами вне зависимости от политических течений. Соответственно, и правила, построенные на этих формулах, могут отличаться только в деталях, но их основное содержание будет одним и тем же независимо от цвета флага и мнения идеологически подкованных персонажей.

Никто не стал регулировать и ограничивать сам себя, сознательно и последовательно опираясь на объективное знание, хотя в этом был хороший шанс создать собственную, независимую от государственного аппарата повестку – практические вопросы, которыми надо заниматься на постоянной основе. В итоге все участники стали предлагать и обсуждать удобные для себя варианты, но последнее слово во всех вопросах регулирования государство оставило за собой. Так идея саморегулирования в экономике кастрировала сама себя.

Саморегулирование, как его здесь поняли, ограничилось переписыванием собственных старых правил или копированием чужих, но так, как это виделось удобным. Образовался лишь неустойчиво работающий канал для поиска бюрократического компромисса между «саморегулируемыми» рыночными агентами и единственным регулятором – государством. Правила, задуманные для того, чтобы не пускать на рынок всё, чего там быть не должно (подделки и брак), стали эластичным набором условностей, оставляющих возможность для сделки. Так мы получили Систему, в которой возможно всё – от легкого лукавства до беспардонной лжи.