каждое утро августа,
тебя нет рядом,
каждое утро сентября,
ты улетаешь куда-то,
но никогда не приходишь обратно домой,
ночью холодно слишком,
ветер у моря,
оставляет соль,
на моих растрескавшихся губах.

ИНТЕРЛЮДИЯ: ГДЕ ЖЕ «МЫ» СЕЙЧАС?

покинь свой город,

покинь свой родной дом,

оставь всё позади,

оставь позади всех раздражающих людей,

ведь они не настолько пусты,

живи одна,

оставь себя в полном томном и таком прекрасном таком комфортном для себя одиночестве,

плачь, московская девочка, плачь,

смейся на людях,

не дай им себя раскусить,

нет, никогда,

я объясню всё другим,

я расскажу всё с трудом,

услышав в ответ лишь едкие саркастичные насмешки,

я объясню всё другим,

плачь, московская девочка, плачь,

я не буду удивлён,

не буду поражён исходом событий,

я знал всё заранее,

все грехи прощены,

каренин мёртва,

это единственная причина,

из-за которой я не могу жить дальше,

её глаза снятся мне по ночам,

мешают мне двигаться дальше,

мешают мне просто быть,

водопады всё расплескали,

все мысли и все сны алкоголем и валиумом по чужим квартирам,

люстры всё ещё висят на чужих могилах,

испускают последний свет на твои маленькие колени,

под которыми лет через десять полиция нью-йорка обнаружит остатки разрушенного маленького мира,

всё лучшее что в нас есть,

предназначено для любви,

мы умираем в одиночестве,

каждому из нас выдан свой срок годности,

пожалуй, я объясню всё другим.

БОЛЕВЫЕ ТОЧКИ

(ft. Кьюри)

я чувствую,
как меняются слова твоей песни,
«мы больше не вместе»
рыдая от счастья,
кричишь ты мне вслед,
я разбиваюсь о скалу полную осадка от солнца,
о да, моё тело,
разъедает лавовой коркой слова «любовь»,
я пью феназепам и бакласан,
но расслабление не приходит ко мне,
мне приходится мешать фруктовое пиво с парниковым газом и дождевой водой,
одной ногой в могиле,
мы никогда и не были,
мы никогда и не были,
мы никогда и не жили,
повторяю по совету психолога в день по сто тысяч раз в кровавом лифте с первой кружкой чая и первой сигаретой за день,
когда небо падёт тебя не останется и стены с этими сраными обоями не будут бросать на меня усмешки свои в стиле:
«а мы помним, мы помним!»
та цистерна в которой мы успели заняться любовью,
то самое место с твоим рисунком,
слёзно упадёт с штукатуркой кровавой на болевые точки мои,
живи,
ведь иллюзия – жизнь,
наслаждение – смерть…
поместите в мои легкие опиум,
у меня фенантреновая группа крови,
стану воспевать акафисты
сатане,
пользуя лаунданум.
жизнь без жалости,
с ножа в грудь ударила,
люди никогда не знали, что это,
но им нравилось,
они употребляли,
звали «бессмертный камень»,
а я не знаю больше кто я,
не больше, чем никто.
до дрожи по коже Гомер сказал:
«напиток, что дает забвение печалей
и причиняет нулевого порога боль»
а что нужно ещё?
я не оставила себе ничего,
я твое,
и я не против,
ни за что не откажусь.
«религия – вздох угнетённой твари,
сердце бессердечного мира,
дух бездушных порядков,
религия есть опиум народа.»
панацея веков,
что дала людям все,
иллюзия счастья,
кому оно нужно,
кроме несчастных?
оказалось есть множество таких, как я,
обещали осадки…
вколите морфин, кодеин, хотя бы синтезированный героин,
мне неважно,
мне похуй,
я твой плед на пожизненный срок,
преданный пёс,
если я просто жалкая тряпка,
то вытирай ею окна…
вулканический пепел на моём затухшем солнце,
твой голос был звуком тенор—саксофона,
теперь в ухе отдаёт щелчком затвора,
спина исполосована твоими плетями,
ленты с твоих красных волос сжимают лёгкие и все аорты,
никчемные мечты ищут приюта на северном побережье,
попробуй мои кровь и слёзы на вкус,
вылей из моей любимой кружки себе прямиком в рот,
попробуй и ощути хоть что—то,
держи меня подальше от кнопки самоуничтожения и самовозгорания,