– Ну а картошка? – насупилась девушка.

– Она тоже без сала, – буркнул он. – Солнце моё, ну я совсем немножко, быстро худеть вредно для здоровья.

– Ладно, кушай, – сказала девушка и устало махнула рукой. – Завтра поговорим.

Я с интересом наблюдал за их беседой, переводя взгляд с одного на другого и улыбаясь. Лиза это заметила, залилась краской и уткнулась в свой овощной салат. Юдин тем временем добил перепёлку и довольный откинулся на спинку стула.

– Ну всё, я готов идти смотреть на цветочки, – с улыбкой сытого кота сообщил Илья.

– Сначала чай со штруделем, – категорично заявил я. – Иначе никуда не пойду.

– Опять ты со своим штруделем, Склифосовский? – Илья тяжко и протяжно вздохнул, потом завёл глаза к потолку. – Господи, и когда же он тебе надоест?

– Можно подумать, что я ем его каждый день, – хмыкнул я. – И потом, я же тебя не заставляю, закажи себе шакер-чурек.

– Кого? – удивлённо протянул Юдин и посмотрел на меня, как на инопланетянина. Так же смотрели на меня друзья Боткина, когда я пытался заказать безалкогольное пиво. Опять что ли я напоролся на блюдо, которого здесь не существует?

– А что, здесь его не пекут? – невинно спросил я.

– Что это хоть вообще есть? – настойчиво спросил Илья, подтверждая мою версию.

– Да так, – махнул я рукой. – Восточная сладость. Типа пахлавы.

– Типа чего? – ещё больше удивился друг.

– Так тебе что заказать? – сменил я тему, подзывая официанта. Видел, как Лиза ещё больше насупилась, когда речь пошла о сладком.

Илья покосился на девушку, взглядом спрашивая разрешения.

– Я буду штрудель, как Саша, – махнула Лиза рукой.

– Тогда мне пирог с малиной, – расплылся в улыбке Юдин. Мария и Настя его поддержали.

В семь вечера мы сели в вызванный мной лимузин и отправились в оранжерею. Когда Мария увидела многообразие диковинных цветов, у неё на глазах навернулись слёзы, губки надулись, и она первый раз шмыгнула носом. Глядя на цветы, она забыла, что находится в теле ребёнка и не думала, как выглядит со стороны.

– Что с тобой? – тихонько спросил я, склонившись к её уху.

– Красиво, – дрожащим голосом сказала она. – Почти как в моём саду во дворе замка до того, как началась эта проклятая война. Все клумбы разбомбили и растоптали до плотности булыжной мостовой. Мы уже почти отбили замок обратно, когда я погибла в бою при штурме.

– Искренне сочувствую, – единственное, что я смог сказать.

Я решил её больше не трогать, предоставил самой себе, она должна спокойно погрустить. Лиза, увидев грусть Марии, тоже хотела вмешаться, но я её остановил. Так мы и ходили молча по оранжерее вслед за девочкой.

– А чего это вы все такие грустные? – внезапно спросила Мария, резко обернувшись к нам и оценив наши лица. – Ведь всё хорошо, что за кислые лица? Немедленно прекращайте, а то здесь сейчас все цветы завянут, а в соседней лавке прокиснет молоко! Или вам пирога с малиной не хватило? Тогда поехали ещё закажем!

– Я уже больше не хочу, – покачал головой Юдин. – С меня на сегодня хватит.

– Да ладно! – подхватили все хором, потом дружно рассмеялись, привлекая внимание немногих посетителей оранжереи. Дело близилось к закрытию, я даже не заметил, как время пролетело в созерцании и размышлениях.

– А давайте вот здесь сфотографируемся на память! – воскликнула Мария и потащила нас с Настей за руку в сторону самого нарядного цветника, возле которого начинал дремать уставший за день фотограф.

Пожилой мужчина сразу оживился, заулыбался, расставил нас по местам, скорректировал позы и улыбки, сделал несколько снимков.

– Вот этот лучше всего, – ткнула в один из получившихся кадров Мария.