– Ну? – нетерпеливо спросил Мамикон.

Платон налил стакан воды из графина и выпил до половины. Больше не успел. Мамикон выхватил стакан из его рук и швырнул в корзину для мусора.

– Давай делай мне белька, как у Пушкина, – он набрал полную пригоршню орехов и высыпал их в пепельницу. – Чтобы скорлупка золотые, ядра чистый навар. Ну?

Платон кратко изложил ему план. Мамикон удивленно поднял бровь и с уважением сказал:

– А ты не зря свой хлеб кушаешь, – он швырнул горсть орехов на стол, достал из кармана черный шелковый платок с золотой монограммой и вытер руки. – Даже хорошо, что из тебя не получился художник. Иначе гениальным бизнесменом ты бы не стал. Но тут вот какой засада: нужна та самая натурщица. И где ты ее возьмёшь?

Платон улыбнулся и достал из кармана телефон.

– У меня есть кое-кто на примете. Сейчас ей позвоню. А ты веди себя тихо, иначе спугнем. Девушка нежная и робкая.

– Нэжный цветок и чистый родник? Это я люблю, – осклабился Мамикон. – Порядочные женщины стоят дорого. Гораздо дороже, чем честные давалки. Зато так интереснее.

Я выскочила из кафе. Метель совсем разбушевалась, бросая в лицо пригоршни снега. Но собачий холод не мог охладить мою злость. Я так пылала от ярости, что даже не запахнула куртку, пока бежала к машине.

Он принял меня за подстилку. Псих ненормальный! Сначала глядел сквозь меня, словно я мебель. А когда вырубился свет, вдруг завёлся. Я видела, как сверкали его глаза. Как жадно он на меня смотрел. Зачем я ему? Холеный избалованный москвич из богемы. Барин до мозга костей. Понимаю, отчего он так вспыхнул. Это из-за Димы и его любовницы: бывшей жены этого барина. Платон решил отомстить Диме через меня. Это у мужчин принято. Дима всегда говорит: «Если я сплю с женщиной, то это я ее. А если спят с моей женщиной, то это меня…».

Не помню, как доехала домой. Метель не стихала. Дворники едва справлялись со снегом. Но в моем доме погода была не лучше. Крики мужа я услышала, как только переступила порог. Не разуваясь, бросилась в комнату сыночка.

Сережа сидел за письменным столом у компьютера. Дима нависал над ним.

– Че это за гоблин с меченой рожей? – он ткнул пальцем в экран компьютера. – Нормального не можешь нарисовать?

– Это Ведьмак. И он герой, – тихо ответил Сережа, продолжая раскрашивать рисунок в Фотошопе. – Он один против всего мира и чудовищ.

– Че за бабские сказки? Какие еще чудовища? И вообще отложи эту хрень, когда с тобой отец разговаривает! – Дима схватил ноутбук и швырнул на кровать.

Сережа сидел неподвижно. Лишь стиснул зубы, опустил глаза и побледнел.

– Что ты от него хочешь? – я бросилась на защиту ребенка.

– Чтобы мужиком рос. Говорю же: на рыбалку еду с пацанами. Они своих сыновей берут. Пусть поедет, а то задница скоро корни в кресло пустит.

– А я тебе говорю, Дима, в сотый раз, что ему нельзя. Он нездоров! – хотела шепотом, но вышло криком.

Потому что невозможно же разговаривать с таким упертым человеком. Я с трудом взяла себя в руки и продолжила уже спокойнее: – Сереже трудно общаться с людьми. Особенно в незнакомой обстановке. Тем более, на природе, где даже здоровым людям не всегда комфортно чисто физически. Как ты не понимаешь?

– Я понимаю только одно: твое бабское воспитание его погубило. Пусть проветрится. Ничего с ним не случится. Я буду рядом.

Серёжа тяжело задышал и начал растирать больную ногу обеими руками. Его трясло. Лицо заострилось, губы побелели.

– Посмотри, до чего ты ребенка довел! – я опустилась на колени перед сыном и начала сама массировать ему ногу.

– Я довел? – возмутился Дима. – Да мы нормально общались, пока ты не пришла. Я даже его картинки смотрел. Всю эту фигню, которую он малюет.