18. Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные…
(Екклесиаст 3:18)
Не зря же атеисты считают человека животным на высшей стадии развития. Но мы далеко не звери. Во внутреннем отделенном мире мы храним болезненное воспоминание о жизни в Боге. Когда внешний мир находился в полном подчинении. Когда внутреннее, выраженное словом, тут же воплощалось во внешнем мире (позже мы это видим в Иисусе – втором Адаме: верьте, и горы будете двигать). Точно говорю, что первый человек возделывал сад не палкой-копалкой и даже не трактором «Беларус». Был богом этого мира, даруя имена животным, вкладывал в них функционал – совместно с Создателем был творцом. Теперь то, что было в подчинении, стало господствовать. То, что приносило вдохновение, родило тернии и волчцы, превратилось в унылую повседневную обязанность, чтобы банально выжить. Что может быть печальнее царя, сброшенного его же подчиненными в нищету, получившему полную зависимость от них?
В таком положении хочется забыться. Из доброго, вложенного Богом желания получать удовольствие от приема пищи, неверие во плоти сотворило обжорство. Из доброго желания интимной близости – блуд. Желание победы, успеха неверие преобразовало в конкуренцию, зависть, убийство (Рим 7:13). Плоть стала домом неверия (Рим 7:18).
«… грех (неверие) обитает во плоти…»
Сегодня плоть человеку «выписывает» такой же плотский человек. Ребенок приходит в этот мир чистым, но окружение тут же начинает формировать его плоть – его защиту.
21. … потому что помышление сердца человеческого – зло от юности его; и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал…
(Книга Бытие 8:21)
Обратите внимание на слова Бога: «от юности». Не с детства, не с рождения. Действительно, есть период, когда ребенок сопротивляется, не соглашается надеть это неудобное, пришлое (как увидим далее, ныне ненужное) снаряжение. Дети воспринимают внешний мир как игру. Все легко и просто. Забавно наблюдать, как, копируя родителей, они решают «взрослые» проблемы. Но в какой-то момент вдруг происходит надлом: игра становится жестокой реальностью. Правила игры – правилами жизни. Только вчера свободный маленький человечек, который, засмотревшись любимую передачу, мог не успеть вымыть за собой посуду, сегодня изо всех сил старается заслужить расположение мамы – трет тарелки… и полон ненависти к тому, кто это забыл сделать.
Кто что сотворил из данного материала: кто льва, кто мышку, но все для защиты от окружающего мира. Мышка, защищаясь, прячется. Лев – силач, идет напролом. Есть носороги, есть ежики, которые защищаются, ощетинившись. Есть слоны, есть жирафы, которым все до фени. Появилась градация: одни считают того, кто принял мышкину шкурку ниже тех, кто нацепил львиную. Другие, наоборот, решили, что спрятаться мудрее, чем открыто, во весь рост выходить на врага. В конце концов, не важно, что получится в результате, важен принцип: защита, завеса, выстроенная из стыда и страха перед людьми и Богом.
«… плоть перед людьми…»
Плоть не для внутреннего мира, плоть перед людьми, теперь необходимо соответствовать тому образу, по которому оценивает такая же плотская толпа, иначе не примут, отвергнут. Постоянный страх осуждения, страх ошибиться, страх открыться. Под этим гнетом рождается убежденность: во мне внутреннем – настоящем – нет ничего стоящего, только этот ложный образ имеет ценность. Неимоверные усилия, огромные ресурсы затрачиваются на его построение и поддержание. Все, что нравится, но не соответствует ему – в топку. Все, что мешает – туда же. Все, кто пытается вернуть, вразумить – враги. Горит огнем личная жизнь, внутренний неокрепший мир, ощущение счастья. Все усилия – на усовершенствование звериного образа. Талант эксплуатируется нещадно. Не раскрыл никто таланта? Не беда, есть другие варианты: можно нахамить участковому, угнать из гаража отцовскую машину… предстать жертвой обстоятельств… или защитником… или системным отличником производства… Друзья, не мне вам рассказывать о вашей шкуре, о том, что пытаетесь сформировать у ваших детей. Но вот в чем вопрос: счастье есть? Принесли ли эти победы банальное «босоногое детское счастье»