– Схимонах Герасим, – ответил он.

– Это тот, который «на Иордане»?

– Да, он самый, – охотно поддержал разговор отец Герасим.

– А мы с моим другом Олегом, – сказал я, кивнув в сторону разговаривавшего по телефону спутника, – в прошлом году были в монастыре преподобного Герасима.

– И я был, – улыбнулся отец Герасим. – Лет десять назад. Ездил в Палестину на полгода. А сейчас вот пришел, в Сибирь позвонить надо.

Я заинтересовался, и отец Герасим продолжил:

– Тут олигарх из Сибири приезжал. Заказал большую икону в Буразери. Отдал грекам аванс, шесть миллионов нашими деньгами, все чин по чину. А теперь греки икону эту написали, ко мне на келлию принесли. Я ее поставил в алтаре. Но ему-то надо заплатить оставшуюся сумму. А там ни много ни мало десять миллионов! Мне как-то грекам уже в глаза смотреть стыдно… А вдруг не заплатит? Вот потому и пришел звонить. Как уж там – не знаю. Сейчас нарвусь на секретаршу, а она ничего такого решить не сможет…

Отец Герасим слегка удрученно вздохнул, а потом улыбнулся и сказал:

– Ну, ничего! Матерь Божия управит!

Олег закончил разговор, и я пожелал отцу Герасиму успехов в разрешении его проблемы. Он устремился к синей телефонной будочке, а мы с Олегом, подняв на плечи наши легкие рюкзаки, пошли прочь, туда, где по нашим представлениям начиналась дорога на Иверон, то есть Иверский монастырь, построенный в XI веке выходцами из Грузии и потому носящий древнее имя этой страны – Иверия.

Пройдя почту и какую-то новостройку, мы повернули направо и неспешно зашагали по крепкой дороге, мощенной широкими бетонными плитами. Сильный ветер забрасывал капли дождя за шиворот, и я решил раскрыть старенький зонтик, который прихватил из дома. Однако уже через пятнадцать-двадцать минут зонтик вывернуло наизнанку. Потом снова и снова. Наконец к итогу первого часа пути он превратился в клок скомканной ткани, из которого во все стороны торчали спицы. Пришлось его выкинуть. Но буквально через пять минут возле нас остановилась проезжавшая мимо машина, из которой выпрыгнул молодой, хорошо одетый грек и, говоря слова почтения «папас, папас», вручил мне другой зонтик. Я пытался как-то показать отсутствие необходимости, но понял, что сопротивляться такой заботе совершенно бессмысленно и противно законам христианской любви. Поэтому, открыв зонтик, дабы новые автомобилисты не вручили мне еще один, я зашагал вперед по дороге. И Олег рядом со мной.

Слева показалась достаточно большая келлия, и мы поначалу подумали, что это и есть Буразери. Впрочем, настоящая Буразери (огромный, для того чтобы называться «келлией», ухоженный комплекс храмов и сооружений, частично скрытый поросшим лесом холмом) была чуть дальше. У нас в России такую келлию обязательно называли бы монастырем, но не здесь. На Афоне монастырем может называться обитель, обладающая собственной землей. Таких на Афоне два десятка. Свободной земли не осталось, и к тому же несколько столетий назад афониты провозгласили незыблемость имеющихся у них земельных границ и числа монастырей. И теперь если какая-либо община желает организовать келлию или скит, ей в первую очередь надлежит заключить договор об аренде земли с монастырем-хозяином. И в дальнейшем все важные изменения в этой келлии должны согласовываться с монастырем, например постройка нового здания или прием в число братии новых насельников. В прежние времена отношения между монастырями и келлиями приводили к серьезным инцидентам. Последний крупный конфликт был связан с изгнанием русских монахов-зарубежников из Ильинского скита, стоявшего на земле монастыря Пантократор. Но чаще всего русские скиты и келлии просто вымирали, как случилось и с келлией Буразери, которая еще сто лет назад была русской келлией во имя святителя Николая Чудотворца и называлась Белозерка. Грекам выговорить это слово было невозможно, и потому теперь все говорят «Буразери».