– Почему мы остановились?

– Не знаю, сэр, – ответил он, – но не думаю, что произошло что-то серьезное.

– Что ж, – сказал я, – выйду на палубу и посмотрю, в чем дело.

Я направился к лестнице. Когда я проходил мимо, он благожелательно улыбнулся и сказал:

– Отлично, сэр, но там наверху очень холодно.

Не сомневаюсь, он считал меня глупцом, потому что я без причины собираюсь подняться наверх; должен признаться, что и сам чувствовал себя глупо, потому что не остался в каюте. Мне казалось, что я склонен суетиться без нужды и действительно выгляжу глупо, разгуливая по кораблю в халате. Но я впервые пересекал океан; я наслаждался каждой минутой путешествия, и мне очень хотелось запомнить все впечатления; конечно, остановка посреди океана и поломка винта казались достаточной причиной для того, чтобы подняться на палубу! И все же отеческая улыбка стюарда меня немного смутила. Кроме того, ни в коридорах, ни на лестницах никого не было. Никто, кроме меня, не вышел на разведку. Я невольно почувствовал себя виноватым. Казалось, я нарушаю какую-то статью морского кодекса… а может, во мне говорил извечный страх любого англичанина показаться «не таким, как все»!

Я поднялся на три марша, толкнул дверь и вышел на верхнюю палубу. Хотя я и был одет, ветер показался мне пронизывающим. Подойдя к правому борту, я увидел океан на много футов подо мною, спокойный и черный; впереди – пустая палуба; она тянулась до кают первого класса и капитанского мостика. Сзади находились каюты третьего класса и кормовой мостик, ничего больше. Я вглядывался в темноту, но не заметил ничего напоминающего айсберг, ни сбоку, ни за кормой. На палубе были два или три человека; с одним из них – инженером-шотландцем, который аккомпанировал вечером в салоне, – я стал сравнивать впечатления. Он только начал раздеваться, когда двигатели остановились, поэтому был одет вполне тепло; никто из нас ничего не видел, все было тихо, и мы с шотландцем спустились на одну палубу ниже. Заглянув в курительный салон, мы увидели, что завсегдатаи играют в карты; рядом находились зрители. Мы зашли, чтобы узнать, не известно ли им что-нибудь. Очевидно, они тоже решили, что судно увеличило скорость, но, насколько я помню, никто из них не вышел на палубу, чтобы навести справки, хотя один из них увидел, как в иллюминаторе проплыл айсберг – огромный, выше «Титаника». Он привлек к айсбергу внимание своих спутников, и все наблюдали, как айсберг постепенно удаляется. Позже они возобновили игру. Мы поинтересовались высотой айсберга. Одни утверждали, что его высота составляла сто футов, другие – шестьдесят; один из зрителей – инженер-механик, который вез в Америку макет карбюратора (под вечер он заполнял декларацию рядом со мной и спрашивал библиотечного стюарда, как задекларировать свое изобретение), – сказал: «У меня наметанный глаз; по-моему, высота айсберга составляла от восьмидесяти до девяноста футов». Мы согласились с его оценкой и стали строить догадки, что произошло с «Титаником». Мы пришли к выводу, что айсберг царапнул наш правый борт и капитан приказал остановиться из перестраховки; необходимо осмотреть корабль сверху донизу.

– По-моему, – сказал кто-то, – айсберг попортил новую краску, и капитану не хочется идти дальше, пока царапину не закрасят.

Мы посмеялись над такой заботой капитана о корабле. Бедный капитан Смит! К тому времени он уже наверняка прекрасно понимал, что случилось.

Один из игроков показал на свой стакан с виски, стоящий у локтя, и, развернувшись к зрителю, сказал:

– Пробегись по палубе и посмотри, не попал ли на борт лед; мне он не помешает.