Раздевшись и забравшись на верхнюю койку, я читал примерно с четверти двенадцатого до столкновения с айсбергом, то есть до без четверти двенадцать. В то время я заметил особенно увеличившуюся вибрацию корабля и решил, что мы идем с гораздо большей скоростью, чем когда вышли из Квинстауна. Теперь я понимаю, что скорость – важный вопрос, напрямую связанный с тем, кто виноват в столкновении. И все же усилившаяся вибрация судна настолько застряла у меня в памяти, что мне кажется важным записать это обстоятельство. Мои наблюдения подтверждают два факта. Во-первых, я раздевался, сидя на нижнем диване, и мои босые ноги находились на полу. Тогда я отчетливо чувствовал вибрацию от двигателей внизу. Во-вторых, когда я читал, пружинный матрас подо мною вибрировал быстрее, чем обычно; такое укачивающее движение всегда было заметным, если лежать на койке, однако в то время вибрация значительно участилась. Если взглянуть на корабль в разрезе, станет ясно, что вибрация должна была подниматься почти напрямую снизу, ведь, согласно плану, салон на палубе D находился непосредственно над двигателями, а моя каюта находилась рядом с салоном. Если предположить, что сильная вибрация указывала на увеличенную скорость – как, по-моему, и было, – я уверен, что в ночь столкновения с айсбергом, во всяком случае, в то время, когда я не спал, лайнер шел быстрее.

Я читал в ночной тишине, нарушаемой лишь приглушенными шагами и голосами стюардов, которые доносились через вентиляцию. Другие пассажиры тоже находились в своих каютах – кто-то спал, кто-то раздевался, а кто-то только спускался из курительного салона, беседуя с друзьями. Вдруг мне показалось, что вибрация вновь усилилась, потому что сильнее завибрировал матрас подо мною. Никакого удара или толчка я не ощутил. Вскоре ощущение повторилось, и я подумал: должно быть, мы еще больше увеличили скорость. И все это время айсберг вспарывал борт «Титаника» и в пробоины хлестала вода, хотя ничто не указывало на катастрофу. Теперь, вспоминая о произошедшем, я невольно испытываю изумление. Достаточно представить себе крен… Огромное судно напоролось правым бортом на айсберг, а пассажир тихо сидит в постели, читает и не чувствует никакого толчка, ни крена на другой борт – а ведь я должен был что-то почувствовать, если то была не обычная качка, которая, впрочем, не была сильной, так как нам все время везло с погодой. Кроме того, моя койка находилась у правого борта; если бы судно сильно накренилось влево, я бы упал на пол. Почему же я ничего не замечал? На мой взгляд, ответ достаточно прост: сила удара «Титаника» об айсберг составляла миллион с лишним футо-тонн. Толщина стальных листов, которыми были обшиты борта, составляла менее дюйма; должно быть, айсберг разрезал их с такой же легкостью, как нож режет бумагу. Вот почему не было крена. Если бы судно сильно накренилось и пассажиры попадали с коек, стало бы понятно, что стальные листы достаточно крепки – во всяком случае, сопротивлялись удару. Возможно, тогда все были бы спасены.

Итак, не догадываясь о том, что с кораблем произошло нечто серьезное, я продолжал читать; по-прежнему я не слышал других звуков, кроме приглушенных разговоров стюардов и пассажиров соседних кают. Не слышалось ни криков, ни свистков, ни сигнала тревоги. Никто не боялся – даже самые робкие не испытывали страха. Но через несколько секунд я почувствовал, как двигатели замедляются и останавливаются; легкая качка и вибрация, бывшие неотъемлемыми спутниками нашей жизни на протяжении четырех дней, внезапно прекратились. Вот первый намек на то, что случилось нечто экстраординарное. Всем доводилось «слышать», как в тихой комнате внезапно останавливаются громко тикавшие часы; все тут же вспоминали и о самих часах, и о том, как они тикали, хотя до тех пор забывали о них. Точно так же все на корабле вдруг поняли, что двигатели – та часть корабля, благодаря которой мы двигались по океану, – остановились. Но сама по себе остановка двигателей ничего не значила; всем оставалось лишь гадать, почему мы остановились. Вдруг меня озарило: «Мы потеряли лопасть винта: когда такое происходит, двигатели всегда вначале ускоряются… Вот почему усиливалась вибрация!» Думая о произошедшем сейчас, я понимаю, что мой вывод был не слишком логичным: двигатели должны были продолжать работать все время и замедляться постепенно. И все же в то время такая гипотеза показалась мне вполне правдоподобной. Действуя соответственно, я спрыгнул на пол, набросил халат поверх пижамы, надел туфли и вышел из каюты в коридор рядом с салоном. К перилам прислонился стюард; видимо, он ждал, пока разойдутся спать пассажиры из верхнего курительного салона и можно будет погасить свет. Я спросил: