– О боже! Я так совсем запутаюсь. Никогда раньше не выходила на этой станции метро.

Марта немного запыхалась. Ей приходилось идти быстро, чтобы угнаться за размашистым шагом Семёна. Туфли на каблучке увязали во влажной почве дорожки.

– Черный круглый, – попросил Семён в окошке хлебного. Хлеб оказался горячим, и он понёс его в руках.

– Запах обалденный!

– Ага, хлебозавод рядом. Я часто половину съедаю, пока до дому донесу. Но сейчас мы этого делать не будем.

– Будем воспитывать силу воли, – согласилась Марта.

– Смотри, рядом парк. Я хожу туда тренироваться. Как-то зимой решил пробежаться босиком. Обгоняю девушек, а они меня испугались. Наверное приняли за маньяка.

– И как ощущения? Не заболел?

– Ощущения – класс! Ноги горят, в теле столько энергии!

– Интересно! Никогда не пробовала.

– Вот и мой дом, нам на 2-й этаж. Надо мной живет бабушкина подружка, вечно кормит пирожками.

– Она за тобой следит?

– Ну как следит? Она думает, что следит.

Обычная хрущевка. Семён открыл дверь и впустил Марту в квартиру, помог раздеться, обнял. Марта будто бы погрузилась в теплое спокойное море. Здесь будет все хорошо. Так хорошо, как до Семёна она не могла себе представить.

На плите закипал чайник. Марта рассматривала обстановку. После своей кухни и кухни Глеба здесь – просторно. Не потому, что кухня большая. Потому что ничего лишнего. В том числе холодильника.

– А он мне не нужен. Я люблю хлеб с постным маслом и солью.

– Блюдо детства! Мне дедушка делал.

Марта тихонько села к Семёну на колени. Замерла, как затаившийся бельчонок. Встретила его губы и провалилась в поцелуй.

– Нет, ну так невозможно, как тут остановиться, – прошептал Семён, – давай я тебе ванну наберу.

Семён не скупясь вылил пены, и она торчала из ванны. Марта только опустилась в воду, как Семён вошел.

– Я тебя искупаю.

Марта смутилась, но идея ей понравилась. А исполнение – еще больше! Совсем скоро им обоим очень захотелось перенестись из ванны в кровать.

– У нас билет в первом ряду. Будем сидеть, как Буратино!

– Ух ты, здорово!

Малая сцена начиналась прямо у их ног, и актеры ходили, задевая одеждой.

Лирическая пьеса. Герои в легких белых одеждах – замкнутые и эмоциональные. И любовь у них – на грани, на краю. Сегодня или никогда.

Уже через несколько реплик Марта и Семён там, в действии. Марты нет. Есть прекрасная героиня.

– Сделай мне ребенка! – молит она возлюбленного.

Героиня открыта и беззащитна. Она понимает: сейчас у нее неповторимая ночь счастья, завтра – неизвестность. Она любит сейчас и не надеется на завтра. Но оказывается, и возлюбленный хочет остаться с женщиной и растить их ребенка.

Безысходность. Марта – загнанный бельчонок, освещенный софитами сцены. Всё это происходит с ней. Только у неё всё плохо. Она остается с ребенком. Одна. Или еще хуже: одна и без ребенка.

Внутри тела бьётся дрожь и не может вырваться наружу. Вскочить и бежать к выходу, чуть не сбив актера – на лестничную клетку. Прислониться к стене, приседая на корточки. Можно!

Марта судорожно ревет, обхватив голову руками.

Семён садится рядом. Ни о чем не спрашивает. Кажется, сам не знает, что делать. Предлагает выйти на улицу и успокоиться на свежем воздухе.

Улица отрезвляет, но внутри Марты страсти не утихают. На смену первой истерике приходит самобичевание: «Я истеричка, испортила Семёну спектакль! Что делать – поехать с ним или домой? С ним стыдно. Домой – всё равно, что расстаться.»

Они идут, взявшись за руки.

– Ты поедешь со мной?

– Да, я с тобой! – как в пропасть.

Хрущевка вбирает в свои стены их страсть и стоны. Так же, как в спектакле – на грани. На краю. Остро. Жгуче. Как в последний раз. Прекрасно!