Богдан вынул аккуратную сопилочку, разрисованную изумрудными листочками и протянул мне:

— На, сыграй.

Руки потянулись сами, однако стоило прикоснуться, как проснулось осознание: как сыграть-то? Никогда не учили, да и в школу музыкальную тоже не водили. Пальцы замерли. Он чуть нахмурился:

— Что-то не так?

— Ну-у-у, — я замялась, — и швец, и жнец, и на дуде игрец — это совсем не про меня. Не умею, короче говоря.

Богдан только покачал головой и улыбнулся:

— Не страшно, она волшебная. — И аккуратно вложил сопилку в мою руку. — Смелее.

Я только плечами пожала. Мужики — они, конечно, странные. А еще нас укоряют. Ладно, хочет музыки — будет ему музыка. Поднесла сопилку к губам и дунула. Однако вместо ожидаемого жалобного звука, вдруг полилась нежная мелодия. Пальцы сами легли на отверстия, начиная наигрывать, добавляя красок и насыщенного звучания. Миг — выцветшие краски на печи в углу вдруг вспыхнули алым, желтым и золотистым. Будто они давно спали, а мелодия их разбудила. Один за одним начали распускаться цветы на стенах: маки, розы, ромашки, васильки и барвинок. Артефакты заискрили, вспыхнули миллионами огней, будто грани алмазов под солнечными лучами.

Я широко раскрыла глаза, но не могла прекратить игру. Мелодия разливалась все шире и громче; тело вдруг наполнило ощущение невероятной силы, хотелось прыгать и хохотать во весь голос. Краем глаза заметила, что Богдан улыбается. Потом он быстро подошел ко мне и вдруг мягко поцеловал в щеку.

— Девочка моя…

— Гуцол! Динка, Динка!

Меня вдруг отчаянно затрясли, и хуже того — защекотали.

— Динка, дидько тебя за пятку! Вставай, ленивая буренка, опоздаем же! — Голос взвинченной Багрищенко заставил раскрыть глаза и уставиться в потолок. Осознание всего окружающего приходило медленно.

— Тань…

Багрищенко прекратила панику и выжидающе посмотрела на меня:

— Ну?

— Мне срочно нужна сопилка. Лучше сейчас.

Танька рухнула на кровать, провела ладонью по лицу и мрачно выдала:

— М-де. Моя староста сошла с ума, — вздох, — какая досада.

12. Глава 6. По злыдневу следу

М-да. Ну, как это теперь понимать? А главное — как дальше работать?

Я мрачно рассматривал свое отражение в созданном из водных капель зеркале. Кирилл старался не ржать, но ничего не выходило.

— Это что такое? — мрачно спросил я.

Кирилл подавил очередной смешок, рвущийся наружу, и только покачал головой:

— Ну и угораздило тебя. Я, конечно, такое слышал, но воочию видеть не приходилось. Удружил прыстрастник.

Пихнув его в бок, молча махнул рукой, и зеркало рассыпалось водяной пылью. В принципе, ничего страшного. Как был, так и остался. Подумаешь, черты лица стали мужественнее, волосы длиннее, неизвестно откуда вырисовалась такая мускулатура, что мачо с экранов удавятся от зависти. Внешность и внешность. Не совсем модельная, но что-то рядом. И выражение в глазах такое… хочу все, что движется. Оно, конечно, не так плохо, но работать в университет не ходят с явными следами оргии, кхм, в ауре. А в ней вместо привычного изумрудно-зеленого цвета так и полыхали рубиновые нити энергии прыстрастника. Это ж Вий-Совяцкий как увидит, так в обморок рухнет.

— Все, Чугайстрин, — похлопал меня по плечу Кирилл, — теперь от тебя ни одна барышня не сбежит.

Я задумчиво уставился на валявшийся под ногами посох:

— Только ли барышня? Знаешь, это у западных народов имеется трудовое разделение: суккубы и инкубы. А наши работают на любом поле деятельности, знаешь ли.

Кирилл мигом посерьезнел:

— Бесполезно, на меня прыстрастничьи флюиды не действуют.

Я хмыкнул:

— Это мы посмотрим. Кстати, сам-то как? Сильно тебя приложило?