Linkage – это экономическая и политическая связь режима с внешним миром, вовлеченность в международные союзы, договоры и торговлю. Чем выше уровень вовлеченности, тем выше шансы на демократизацию, и наоборот.

Leverage – сходное понятие, но, если можно так выразиться, с другого бока – влияние, которое на поведение режима оказывают внешние акторы, его зависимость от них и наличие «значимого другого» – основного торгового партнера и/или источника финансовой помощи. Если этот основной партнер – демократия, то и дружащий с ним режим будет скорее демократизироваться; если автократия – наоборот. Нетрудно заметить, что это та же старая добрая теория «сфер влияния», но под иным углом. В этом смысле Россия для постсоветского пространства и Китай для многих стран Африки являются тем, что ученые называют «черным рыцарем» – авторитарным партнером, увлекающим соседние страны на путь авторитаризма. Для Восточной Европы «белым рыцарем», соответственно, служит Европейский союз, а для стран Латинской Америки – США.

Институциональная развитость или организационная сила режима – это его способность имитировать демократические институты, что со временем способствует демократизации (подражание – первый шаг к добродетели). C другой стороны, наличие единой бюрократии и мощного репрессивного аппарата (унаследованного, например, от предыдущей политической формы) толкает режим в направлении большей авторитарности – раз ружье висит, грех из него не пострелять.

Еще один значимый фактор, влияющий на склонность страны пойти по дурной дорожке тоталитарности и насилия, – демографический. Разумеется, демография – не приговор, но наличие того, что демографы называют youth bulge – молодежного навеса, преобладания в поколенческой пирамиде страты 20–25-летних, коррелируется со склонностью социума к насилию, внешнему или внутреннему. С другой стороны, если в стране большинство населения старше 40 лет, то протест будет носить скорее мирный и легальный характер (не уличные бои, но согласованные митинги). Однако более старое население никак не влияет на вероятность переворота – другого проклятия полуавтократий, в которых нет публично заявленного механизма смены власти (на выборах ничего не меняется, а старое доброе престолонаследие не институционализировано).

Переворот – любимец политологов, склонных изучать легкоидентифицируемые процессы с четко очерченными временными границами. Есть база данных по всем мировым переворотам и множество исследований, показывающих, например, существование переворотов, ведущих к последующей демократизации. Это в основном характерно для стран, где армия является модернизирующей и секулярной силой, – тоже уходящая натура, как показывает пример сегодняшней Турции.

Известно, что вероятность внутриэлитного переворота не связана с популярностью или непопулярностью правителя, против которого он направлен, – потенциальные заговорщики живут в своем прекрасном мире и о состоянии общественного мнения имеют смутные представления.

Однако в новой вселенной всеобщей прозрачности популярность влияет на возможный успех переворота, что создает парадоксальную ситуацию, когда авторитарный правитель вынужден искать общественной поддержки и помощи тех самых социальных сетей, с которыми он боролся, пока гром не грянул. Более того, даже уровень транспарентности власти, то есть объем открытых данных, которые государство о себе публикует, соотносится с уровнем его иммунитета от внутриэлитных заговоров. Иными словами, чем более вы открыты, тем меньше вам стоит опасаться сценария «Как звери, вторглись янычары, падут бесславные удары, погиб увенчанный злодей». Правда, та же самая открытость, спасая режим от Харибды переворота, приближает его к Сцилле массовых протестов: чем больше избиратель и налогоплательщик о вас знает, тем больше у него шансов вспомнить, что он именно избиратель и налогоплательщик, а не подданный, осчастливленный вашим редким публичным появлением и подаренным в прямом эфире щенком.