– Прости, мама, не в этот раз, – кинув прощальный взгляд и разочарованно выдохнув, девушка оказалась на земле.

При глухом приземлении ногу прострелило болью. Но, не обратив на это никакого внимания, она подобрала с земли пояс, отяжеленный ножами, рогатку, вырезанную собственноручно, и наперегонки с непогодой побежала домой, где ее уже ждали.

На пороге в их жилище стоял мужчина с непроницаемым лицом, на котором нельзя было прочесть ни одной эмоции. Эва закатила глаза. Она ненавидела, когда отец так делал, это означало одно, что он очень разочарован… или раздосадован… или зол… неважно! Это выражение означало одно! Папа в плохом настроении, и известно, из-за кого.

– Прости, – девушка пожала плечами и виновато опустила голову, пытаясь прошмыгнуть мимо, но мужчина мягко схватил ее за локоть.

– Я рад, что ты в порядке.

Быстро клюнув мужчину в щеку, Эва потерла озябшие ладошки и нырнула в полумрак, сдерживая улыбку.

Снаружи это был неприметный холм с естественным наростом из густых кустарников, как и множество других в этой местности. А внутри таилась система туннелей, растянувшихся на несколько километров в горной породе. Как и кто вырыл эти туннели, Эва не знала. Но, что было известно наверняка, эти туннели настолько древние, что подпорки, защищающие от обвала, сгнили до основания и были не раз заменены новыми. Работа, стоящая усилий ее и ее отца.

Постучав по балке три раза, как всегда на удачу, девушка свернула в правый туннель, который выводил в небольшое помещение, где два единственных жителя готовили и принимали пищу, а в непогоду, такую как сейчас, разводили костер пожарче, ложились на тюки соломы и рассказывали друг другу выдуманные истории.

Вот и сейчас, потирая руки уже не от холода, а от предвкушения, Эва схватила свою порцию похлебки из рябчиков, пойманных накануне, и удобно устроившись возле огня, с нескрываемым аппетитом стала поглощать содержимое металлической чеплашки через край.

За Эвой вошёл и отец с большой охапкой валежника. Уложив ветки и сучья вдоль стены, он молча взял свою порцию и две ложки. Выжидающе уставился на дочь.

– Что? – под пристальным взглядом девушка неохотно взяла протянутую ей ложку и стала нарочно громко вычерпывать остатки.

– Эва, мы…

– Мы не дикари. Конечно, нет, но смысл есть ложкой то, что и так хорошо пьётся через край. Кому вообще нужны эти правила!

– Эва…

– Хорошо, хорошо, ты же видишь, ложка у меня, все довольны и счастливы, - проворчала девушка, тщательно пережёвывая кусок жестковатого мяса.

Молчание погрузило закопченное помещение в неловкую тишину, которая в последнее время стала возникать все чаще между отцом и дочерью.

И когда она успела вырасти? Иринарх, через всполохи огня вглядывался в черты лица юной девушки. Время, как безумный ураган, пронеслось через их жизнь, наполняя дни и тоской, и счастьем, и печалью, и радостью. Это было самое интересное, самое непредсказуемое время в его жизни. Но неоспоримо, это было лучшее, что с ним случилось.

И вот сейчас, будто через призму времен, вглядываясь в темные, всегда запутанные волосы, лицо, усыпанное веснушками, и глаза, такие же глаза, как у него самого, цвета лесного ореха, он понимал, что выбор, который он сделал практически восемнадцать лет назад, был самым правильным в его жизни. Он не просто подарил жизнь ребенку, настоящую, ту, которая недоступна обычным жителям Церебрума, он подарил счастье. Счастье расти Эве независимой и свободной от пут и предрассудков мира, который остался далеко позади.

«Спасибо, Эсфира, что подарила мне ее», – в тысячный раз про себя произнес мужчина, прогоняя из сердца печаль.