Фалазар так разнервничался, что во рту пересохло. Сделал глоток травяного отвара из глиняной чаши – всегда выпивал по несколько порций в день, для чистоты сознания: чтобы научиться понимать язык звезд и слышать подсказки судьбы, произносимые легким полуденным шепотом.

Открыл ларец. Внутри переливался Драконий Камень, сверкал жилками. Нельзя брать в руки – Фалазар знал, не просто так носил с собой ларец; и даже заплатил выскочке-купцу сверх необходимого – сам от себя такого не ожидал – за причиненные неудобства.

Но это мелочи. Главное, дело сделано. Осталось…

Осталось что?

Он вернулся к текстам. Память порой подводила, и Фалазар старался держать их под рукой, чтобы найти нужное, когда нить воспоминания ускользает в самый неподходящий момент. Фалазар зашуршал папирусами и толстыми книжными страницами, но вдруг остановился – услышал шипение, будто огромная змея заползла в дом. Даже вскочил, обернулся – ничего. Может, показалось?

Шипение прозвучало вновь. На этот раз Фалазар понял, откуда оно. Успел проклясть купца, догадавшись, что тот сделал. Повернулся к ларцу.

Опасения не подтвердились – нет, на рынке в ларец не подсунули маленькую смертоносную змею. Там продолжал мерцать один Драконий Камень. Шипел тоже он.

Фалазар склонился над ларцом, почесал бороду. И услышал в голове голос: шипящий, глухой, будто из-под земли.

– Это ты – предсказатель? Оракул, пророк…

Фалазар отпрянул от неожиданности. Зашептал, приготовившись произнести защитное заклинание:

– Мардук, господин…

– Твои боги оставили тебя, – вновь прошипел голос. – Это чужая земля, здесь они глухи и слепы: им мешает слышать звонкий хохот карфагенских богов, мешает видеть их ослепительное золотое сияние.

– Что ты такое, о явившееся из…

Закончить Фалазар не успел – да и не мог бы, сам не знал, что говорить дальше: явившееся откуда? Что это вообще? Звезды ли общаются с ним или госпожа Эрешкигаль[31] пришла забрать его, испачкав чумазыми руками?

– Я – то, чего ты так искал. Я пророчество, откровение, шанс. Я знаю завтрашний день, потому что сам направляю перст судьбы. Я знаю, как вернуть все назад – в сладкие времена старого мира, от которых теперь остались кривые отражения. И я знаю, как сделать так, чтобы ты, пророк, стал глашатаем этих неумолимо наступающих времен.

Фалазар молчал. Конечно, именно такого и ждал – знака, подтверждающего, что он грезит и старается не зря! Что новый, извращенный мир падет, треснет его основание из хлипких веток самомнения, и былые царства – и Вавилон! – вознесутся вновь.

Только все шло не так. Пророчество в давние, чуткие к пульсу мира времена требовало четко выверенных действий, заклинаний, ритуалов – Драконий Камень оставался лишь звеном цепи, ни больше ни меньше. А сейчас… что же? Ему предлагали иные правила. Не просто узреть грядущее – сотворить собственными руками.

– Назови себя, голос Драконьего Камня! Не бывает ни богов, ни демонов без имени – имя суть всего.

– Все так, пророк, все так, – прошипел голос. – Меня называют Грутслангом, Большим Змеем. Я тот, кого оставили боги – как и многих из вас. Я, как и вы, их творение, только брошенное и забытое – от меня им не нужно ни храмов, ни молитв, ни подношений.

– Ты говоришь о том, что грядет, – так скажи мне, что это, чтобы мой глас разнес благую весть по испорченному и несправедливому миру…

Казалось, Грутсланг засмеялся.

– Карфаген падет, – наконец зашипел голос.

Сердце застучало быстрее. Значит – хвала семи великим богам! – все будет так, как Фалазар мечтал. Но вот пророчество… нет, этого мало.

– И это все? Говори же дальше, Грутсланг, Большой Змей! Говори, чтобы мир охватило пламя этого откровения…