– Хозяын! – изумленно пророкотал Ибрагим. – Да это то же…

– Сашенька! – свистящим шепотом выдохнул Райнгольд, ноги которого неожиданно дрогнули и перестали держать старческое тело. Верный слуга едва успел подхватить хозяина на руки и усадить князя в кресло. – Зови его, Ибрагимка… – прошептал побелевшими губами старик. – Зови скорее, пока я Богу душу не отдал…

– Бэгу, хозяын! Толко нэ помырай! – И дюжий абрек с неимоверной скоростью метнулся к входной двери.

Он выскочил из дома как раз в тот момент, когда князь Головин подошел к калитке.

– Гребаная тетя, как ты постарела… – произнес гость. – Ибрагим?

– И тэбэ нэ хворат Алэксан Дмытрыч! – приветливо отозвался горец, словно и не пробегало с их последней встречи не одно десятилетие. – Проходы в дом! Хозяын очэн ждёт!

Князь, распахнув калитку, прошел во двор, вбежал, словно мальчишка, на высокое крыльцо и порывисто обнял постаревшего горца.

– Как же я по вам по всем соскучился, Ибрагим! – продолжая сжимать грузина в крепких объятиях, признался он.

– Я тожэ по тэбэ скучал, Алэксан Дмытрыч – хрипло произнес абрек, не стесняясь увлажнившихся глаз. – А уж как хозяын по тэбэ скучал… Он жэ думал, что ты помэр в проклятом Абаканэ!

– Учитель жив? – все еще не веря, переспросил Головин. – Ведь ему же почти сотня…

– Он – крэпкий аксакал! – с гордостью произнес Ибрагим. – Долгие ему лэта!

– Веди! – отстранившись, воскликнул Александр Дмитриевич.

Ибрагим открыл дверь и, пропустив вперед дорогого гостя, вошел следом.

– Нэ забыл, гдэ кабинэт хозяына, кыняз? – спросил он.

– Не забыл, Ибрагимушка! – выпалил Головин и, не раздеваясь застучал сапогами по старому скрипучему паркету.

– Ай, шайтан! – Покачал ему вслед лысой головой грузин. – Как малчишька… совсэм нэ измэнился – такой жэ шэбутной.

Ворвавшись в кабинет, Головин остановился на пороге, впившись взглядом в тощего бледного старика, восседающего в инвалидном кресле.

– Вячеслав Вячеславович… учитель… – только и сумел произнести он, кинувшись в ноги старику и положив голову ему на колени.

– Сашенька… – прокаркал старик, обнимая «блудного сына» и припадая к нему тщедушным телом. – Живой… живой… живой… – безостановочно шептал он, а из его глаз на лицо Головина падали крупные прохладные слезы. – Теперь и помереть можно…

– Даже не думайте об этом, Вячеслав Вячеславович! – строго произнес Головин, поднимая голову и вытирая ладонью слезы старику. – Вам еще жить и жить!

– Жить и жить? – иронически усмехнулся Райнгольд. – Ты хоть помнишь, Сашенька, сколько мне лет?

– Если мне не изменяет память, – ответил Головин, – в прошлом году вам исполнилось девяносто три.

– Помнишь, пострел! – довольно прокаркал старик. – Не забыл… Так о каком же житье-бытье ты говоришь?

– Ну, не скажите, учитель, – устроившись в кресле рядом со стариком, убежденно произнес Александр Дмитриевич, накрыв своими ладонями сухощавые руки старика. – Не так давно мне довелось воевать с фрицами, стоя плечом к плечу со старцем, перевалившим за столетний рубеж. Так вот он, хоть и постоянно ворчал, проклиная свой весьма почтенный возраст, но при этом многим молодым мог дать весьма значительную фору! Однако, помирать от старости, он совсем не спешил… Так что и вам грех жаловаться, Вячеслав Вячеславович! – печально усмехнувшись, добавил он.

– За столетний рубеж, говоришь? – произнес Райнгольд, лицо которого с момента встречи с учеником слегка порозовело. – Уж не о Хоттабыче ли ты вещаешь, Сашенька? – выдал старик к большому изумлению Головина. – О погибшем генерале Абдурахманове? – для проформы уточнил старик.

– Что? – натурально опешил Александр Дмитриевич от заявления Райнгольда. – Да откуда вы… О нашей совместной операции никто, кроме… Вячеслав Вячеславович, – укоризненно произнес он, – неужели сумели-таки взломать мою Защиту? Ну, не мог я этого не заметить