– Вот оно что?! – В голове Александра Дмитриевича наконец-то все встало на свои места, и звучавший голос обрел свою «фактуру». – Потехин, ты, что ли? – И оснаб аккуратно приоткрыл один глаз.

На этот раз ничего не раздваивалось, хотя стены и потолок ощутимо двигались по кругу. Но терпеть было можно, без опасности опустошить желудок на пол кабинета начальника Джержинского Силового отделения НКГБ. Именно там он и находился. В горизонтальном положении. Расплывшись желеобразной амебой на кожаном диване с высокой «каретной» спинкой. А под головой у товарища оснаба обнаружился твердый валик подлокотника дивана.

– Я-я, товарищ оснаб! – обрадовано завопил майор. – Ну и напугал ты нас, Петр Петрович, когда рухнул в камере без единой кровинки в лице!

– Не кричи, Игнатий Савельевич… – вяло произнес Головин, скрипя от боли зубами. – Голова раскалывается, да и сил нет никаких…

– Эко он тебя приложил, товарищ оснаб, – снизив «на пол-тона», почти прошептал Потехин. – Если этот Мамонт такое во сне отчебучить могёт, чего же от него в полном сознании ожидать, если вдруг вздумает взбрыкнуть? Вовремя я его в каземат-Блокиратор запихнул…

– Ой, да не истери, Игнатий Савельевич, – со стоном усевшись на диване, произнес Головин. – Ничего он мне не сделал… Тут, похоже, проблема совсем в другом… Сейчас боль притушу и будем разбираться…

Головин осторожно огляделся, в поисках своего спутника. Легион обнаружился в самом темном углу кабинета, умостившись на одном из стульев. Он неподвижно и невозмутимо восседал, не подавая признаков жизни. Только встретившись глазами с оснабом, едва заметно кивнул – дескать, все в порядке. А форс-мажор, случившийся с Головиным, не в счет.

Неожиданно скрипнула входная дверь и в кабинет Потехина ворвался пожилой сухощавый мужчина с белоснежными усами и аккуратной бородкой клинышком, словного у «всесоюзного старосты» дедушки Калинина. Темное драповое пальто на нем было расстегнуто, а мутоновая шапка-пирожок в виде пилотки с глубоким продольным замином, что были популярны в среде русской интеллигенции с начала 20-го века, лихо сбита на затылок. В руках старичок сжимал большой кожаный саквояж, крепкий, проклепанный металлом на углах, но основательно потертый.

– Лазарь Елизарович! – стремглав бросился к старику Потехин. – Как хорошо, что вы так быстро приехали…

– Еще бы! – добродушно усмехнулся благообразный старичок, на ходу сбросив с плеч пальто на руки Игнатия Савельевича. – Вы же меня, как какого-то, прости Господи, опасного преступника на «черном воронке» вмиг до сюда домчали! И где наш больной? – по-деловому осведомился Лазарь Елизарович, сдвигая в сторону ворох бумаг и выставив на столешницу саквояж.

– Вот, Лазарь Елизарович, – поспешно указал на Головина Потехин, – товарищу оснабу госбезопасности неожиданно стало худо. Он даже сознание потерял!

– Товарищу оснабу? – Удивленно приподнял брови старичок, проницательно окинув взглядом Александра Дмитриевича. – И когда это, интересно, в ЧК вернули звание «оснаб»?

– Не вернули, – морщась от головной боли, ответил Головин. – Это персональное звание – такого больше ни у кого нет!

– Очень интересно… Персональное… – произнес Лазарь Елизарович, раскрывая саквояж и натягивая на руки хирургические перчатки. – Никогда о таких не слышал. Давайте-ка, любезный товарищ с индивидуальным званием, – ехидно сказал он, подходя к Головину, – я вас для начала осмотрю…

– Вы доктор? – обессилено откинувшись на спинку дивана, поинтересовался Александр Дмитриевич.

– Лазарь Елизарович – Силовик-Целитель! – прояснил ситуацию Потехин. – Главврач нашего военного госпиталя. Единственный практикующий Медик на всю Марьину рощу.