– А вы разве можете её видеть?

– Не всю, но отдельные элементы структуры ощущаю довольно отчетливо, – ответил медврач. И поверьте моему опыту юноша, вы будете приятно удивлены. У вас же, – он заглянул в мою «историю болезни», – ранее была лишь начальная ступень…

– Да, – кивнул я, – это если по старорежимной «Ангельской Иерархии[15]» – Начала, а по-советски – твердый Третий Ранг! Силовик-воздушник! Был бы Рангом выше, глядишь и попал бы в летный состав, в «Сталинские соколы»… А так – лишь пехота.

– Вуаля! – С видом заправского фокусника прищелкнул пальцами перед самым моим носом Лазарь Елизарович с донельзя довольным видом. – И еще кусочек памяти на место встал! Ведь я вам, молодой человек, про ваши Ранги Силы ни словом, ни полусловом ни обмолвился – вы мне сами все по полочкам разложили!

– А, ведь, и правда сам… – Я изумленно раскрыл рот. – Вы точно волшебник, Лазарь Елизарович!

– Пустое! – Беспечно отмахнулся от моего восторженного возгласа врач. – Ну, какой я волшебник? Вот академик Виноградов – вот тот, да – настоящий волшебник! А я так, по сравнению с ним мелкий земский доктор…

Неожиданно фамилия неизвестного мне академика, разбередила в моей «душе» очередное «воспоминание», а в висках вновь застучали болезненные молоточки:

– Владимир Никитич Виноградов? Личный медик товарища Сталина? Так он же, вроде бы, профессором был?

– А откуда… – начал было Рыжов, но почувствовав, что со мной вновь что-то происходит, резко прервался. – Так, боец, – произнес он командным тоном, я и не знал, что он так умеет, – лежи спокойно! И постарайся ни о чем не думать и выбросить все из головы! Я сейчас… – И он куда-то стремительно удалился.

Я, сдерживая все нарастающую головную боль, закрыл глаза, постаравшись последовать совету доктора ни о чем не думать. Однако, всплывающие «из темноты» моего подсознания образы, остановить так и не удалось.

Так я, словно наяву увидел профессора Виноградова, который, наклонившись ко мне произнес:

– А вы, батенька, оказывается недурственно так вчера отдохнули?

– А-а-а… – просипел я в своем видении пересохшим горлом, хватаясь за голову, которая, как я «помнил», у меня трещала не меньше, чем сейчас.

– С чем вас и поздравляю! – Продолжил весело «глумиться» надо мной профессор Виноградов.

– Пить… – С трудом разлепив пересохшие губы, шевельнул я заскорузнувшим языком, превратившимся в грубый наждак.

– Пейте… «больной»! – Владимир Никитич сменил гнев на милость и плеснул в стакан воды из графина, стоявшего рядом на прикроватной тумбочке.

Я, сделав титаническое усилие, оторвал от подушки голову, в которой «поселился» отчаянный молотобоец и, судя по интенсивности, с которой он фигачил молотом внутри моей многострадальной черепушки – явно передовик производства. В глазах профессора плясали веселые чертики, когда он наблюдал за моими болезненными ужимками. Да-да, так мне и надо! Надумал старый хрыч с молодыми состязаться…

Виноградов подождал, пока я утолю жажду, а после сжалился над бедным старикашкой, страдающим тяжкой формой похмелья – излечил практически одним прикосновением!

Черт! Этого просто не могло быть! С чего бы это личный Медик самого товарища Сталина меня от похмелья лечил? И я опять ощущал себя в этот момент каким-то столетним старикашкой! Я, конечно, не то чтобы совсем уж юный, но еще вполне себе молодой двадцатипятилетний мужик! Совсем не старик! И откуда это все в моей многострадальной голове?

Я открыл глаза и, развернув газету, впился в печатные строчки, наплевав на все распоряжения Лазаря Елизаровича. Я должен был узнать имя этого старика!