Так слышала Нази о молодом Токемаде. Таким и увидела она его вчера.

Да, Сёбуро мёртв…

И последняя – тайная и глупая – надежда её угасла.

Самурай Сёбуро… Она вдруг отчётливо услышала звонкое шлепанье своих босых ножек по тёплым доскам веранды, переливчатый радостный смех: «Сёбу-сан! Сёбу-сан!..» Она всегда так гордилась тем, что каким-то чудом всегда узнавала стук копыт его коня ещё за дальними деревьями сада, первая вылетала, раскинув руки, во двор. «Сёбу-сан приехал!..» – «А, моя птичка! Покажи, как умеет летать Назико-сан!» Он легко, точно ручного сокола, подбрасывал детское тельце в воздух. Она кричала от восторга и замирания сердца, но бесстрашно верила в надёжную добрую силу этих рук. Потом, всхлипывая, обнимала гостя за шею, соскальзывала на землю, как с вершины дуба, сияющими глазами смотрела, как раскланиваются взрослые.

Она нередко слышала позднее о том, что Сёбуро Токемада был внимательно-серьёзен и неулыбчив. В их доме он был – сплошная улыбка, улыбка непритворная, открытая, совершенно детская и раскрепощённая. Первый самурай грозного Шогана самозабвенно возился с её поделками из бумаги и рисовой соломки, ему, как непререкаемому авторитету, показывала она свои вышивки по шёлку, читала праздничные танки и шептала на ухо важные секреты…

Очень многое о нём узнала Нази лишь позднее, когда смогла понимать и когда Сёбуро уже не стало. А пока она могла только любить, смотреть и помнить. Она видела, что он счастлив в их доме, что любит их и верит в их любовь так, что оставляет свои мечи – катану и вакадзаси – рядом с мечом отца, что для самурая вообще немыслимо. Тогда – ей казалось это вполне естественным. Лишь познав как следует окружающий их мир, поняла Нази всю противоестественность дружбы её отца и самурая Сёбуро, противоестественность нормальных человеческих отношений в мире японской морали и японского этикета, где вообще всё вывернуто наизнанку, где «у каждого японца по шесть лиц и по три сердца», где эмблема японского мироздания – гора Фудзияма – борец-самурай, бросающий вызов обитателям неба и земли: в сердце Японии – клокочущая лава, а на лице её – улыбка; где близкие родственники встречаются, держа руки на мечах, и где весь этикет самурая построен на чётких указаниях, как держать руки при поклоне и как должен быть сориентирован меч, чтобы раньше выпрямившийся родственник не снёс тебе голову с плеч по всем канонам иайдо раньше, чем ты смог бы отразить удар…

Позднее, подрастая, она жадно начала искать в окружающих их мир людях отблеск улыбки Сёбуро, но чистая и чуткая душа девочки, воспитанная в духе совсем иной морали, к тому же долго оберегаемая отцом от тесного контакта с миром театральных улыбок, быстро почувствовала всю их фальшь, даже тайную неприязнь и враждебность за самой ослепительной любезностью. А когда умерла мама, пронзительная боль правды вдруг ошеломила Нази, – она поняла, что отныне, во всём огромном окружающем их мире, они остались вдвоём – она и отец. Как два зрителя в зале театра «но», где идёт грандиозный спектакль масок и у каждого – своя роль, но они с отцом – только зрители…

А когда тайная боль её достигла апогея, Нази внезапно осознала, что у Сёбуро остался сын! Мальчик, не намного моложе её!

Она помнила свою радость, сумбур чувств, надежд, фантазий… Он должен быть похож на Сёбуро во всём, у него будет та же светлая благородная душа, быстрая и яркая улыбка, его мужество, его прекрасная поэтичная натура, ведь он же – сын! Они встретятся и обязательно подружатся, Сёбуро снова войдёт в их дом! Она мысленно играла с Матэ в свои любимые игры, она дарила ему подарки, делилась радостью своих успехов и однажды, в День Любования Цветами, когда нежно пела в саду флейта, она пустила в плавание по потоку свой золотистый фонарик-кораблик, с замиранием сердца прошептав ему в след: «Пусть мы встретимся, пусть подружимся. Как папа и Сёбуро!..»