– Ого!

– На такую же, с доплатой. Море видно! Воздух свэжий. Мне езди каждый день – ладно. Ей – скучно! Город маленький. Ходить днём некуда! Поменялись обратно. Опять – на трёхкомнатную, опять – с доплатой.

– А откуда ты деньги, клещ, берёшь? Детей трое, жена, тёща, да ещё квартиры, как перчатки, меняешь – всё с доплатой.

– Работаю, – хмыкнул Томек. – У шесть утра уже встаю – привычка, кофэ выпил, сыгарэту скурил – и поехал!

Смолил он одну за одной.

В следующий раз мы повидались с Томеком уже летом…

Было облачное утро июльской субботы…

– Ты у меня тут всю жизнь отрабатывать будешь!..

…Плавно переходящее, впрочем, уже в день.

– Ну, где твой грёбаный поляк, Альвидас? Я что – из-за него свой выходной терять буду?!

Хозяин, всунув руки в карманы брюк спортивного костюма и перебрасывая из угла в угол рта зубочистку (верный, как заверял Гриша, признак, что он явно не в духе), стоял на верху крыльца – того самого…

Альвидас, кручинно свесив повинную голову и плешь на ней потирая, топтался внизу, в чертополохе. Между ними, на середине ступеней, скрестив руки на животе и пронзая незадачливого дизайнера стальным колючим взором, могучей фигурой обозначался Миша.

– Звони, давай, ещё раз!

Крякнув, Альвидас извлёк из кармана моднявых своих джинсов телефон.

– Томек!.. Томек, ты давай, это, подъезжай – правда! Приезжай – я серьёзно.

При всей своей прощелыжности – отдадим ему должное – Альвидас не был жалким трусом. А может даже, это у него был уже профессиональный подшёрсток – везде же так у него случалось…

Томек подъехал минут через двадцать. Дальше, за забором, события, по его рассказу, развивались так:

– Выходит вот этот громила: «Ты крыльцо делал?» – «Я». Вытаскивает пистолет: «Пошли!» Я чуть не обо…

Не мудрено!

Пленного подвели к крыльцу.

Где-то я это уже видел?!

– Ну что? – жёстко, не повышая при этом голоса, отчего становилось ещё более жутко, вещал хозяин сверху. – Один раз вас простили – балкон с перепадами, другой – на барбекю…

Точно – «Мастер и Маргарита!» Иешуа га Ноцри и Пилат Понтийский. И балкон со ступенями!.. Ну, и кентурион Крысо-бой (Марк!.. Миша!), конечно – куда без него? Все по местам!

А грех Томека был такой: через непрофугованные вовремя щели с талой и дождевой водой на ступени пролились потёки клея – зимняя кладка дала себя знать. Белыми разводами они уже так плотно въелись за это время в мрамор, что очистить их не представлялось теперь возможным.

Эх, Томек, Томек! Какой же ты, брат мой славянский, раздолбай!

А и цена-то всей мраморной лестницы была – четырнадцать тысяч евро: всего-то!

У Томека забрали документы – права и что-то ещё, что уж у бедолаги было в тот момент, – и Миша куда-то с ними уметелил. Со всем своим семейством уехал скоро и хозяин, оставив Томека с Альвидасом скоблить и вылизывать крыльцо. Но сколько те ни лили из шланга на ступени воду, сколько ни елозили мягким пушистым диском, в полчаса оперативно Альвидасом купленным, шлифовальной машинки по проклятущим белым потёкам, клеевые разводы пропадать не собирались. Засели они теперь в мрамор крепче тевтонских рыцарей в замке Мальборг.

– Когда мокро, так даже и ничего, – обречённо вздыхая, говорил Томек курившим тут же Костику с Витей-без-Лёши, простодушно удовлетворяя их злорадное любопытство мелкими подробностями: «Когда пистолетом у спину уткнул, я, курва, чуть не…!»

Парни были счастливы. Потёки никак не изводились.

Часа через три бесполезных Томека потуг (уже без чуткого руководства «свалившего» по тихой волне Альвидаса) прибыл Миша, отдав, наконец, мытарю документы:

– Ну, теперь ты никуда и не выедешь – даже не пытайся!