– Что такое? – с улыбкой спрашиваю.

– Если бы ты не сказал не, что это твоя сестра, я решила бы, что это твоя дочь. Вы так похожи, – Тати снова всматривается в фотографию. Отмечая, что у нас глаза скорее всего мамины. Очень мягкие и теплые, как горячий шоколад без молока. И она чертовски права.

– А-ах, нет, но ты, кстати, первая девушка, кому я рассказал очень личную историю. Так что, Тати, твой черёд, – она отдаёт мне мой телефон и достаёт свой. Так же что-то выискивает, затем показывает мне, повернув экран.

– Здесь мои родители, я и старший брат, – она перечисляет своих родных. Фотография очень старая. Видно, что оцифрована. Тати здесь лет десять не больше. – Мы здесь все вместе в последний раз, – её голос дрожит, и я встречаюсь с ней взглядом, ощущая ментальную боль в груди. – На следующее утро наша машина врезается в грузовую. У папы внезапно остановилось сердце, как потом будет сказано в протоколе. Выжила только я, и то потому, что меня практически вышибло от удара из машины. Не знаю как, но это чудо.

Я молча смотрю на Тати, и мне вдруг становится не по себе. Глядя на милую кнопку, никогда бы не подумал, насколько трагична её жизнь была в детстве.

Она тут же смахивает предательскую слезинку и улыбается очень ярко.

– Но у меня замечательные родители сейчас. Мамина сестра забрала к себе, – Тати снова смотрит на фотографию, а потом блокирует телефон. – Ой, что-то не туда мы полезли, Максим. Кстати, эта история тоже впервые была озвучена. Я ни с кем ею не делилась. Даже девчонки не в курсе, что моя мама не мама мне вовсе.

Я тяну свою руку через стол и накрываю ладошку Тати. Крепко сжимаю, и она не сопротивляется.

– Главное, что есть сейчас, Тати. Разве стоит тратить своё время на пустоту? – я завуалированно говорю о Константине. Тати меня понимает с полуслова.

– Мне нужно немного времени, Максим. Как-то слишком быстро всё произошло между нами, что я все еще боюсь признаться самой себе, что делаю что-то не так, – шепчет Тати, как будто кто-то мог нас услышать.

– Нам некуда торопиться, кнопка, – я подмигиваю, а Тати обалдевает.

– Ты только что назвал меня кнопкой?! – притворно ужасается, а сама же смеётся в голос. Я играю бровями и как кот расплываюсь в хитрющей ухмылке. – Ох и задира, ты, Максим. А говоришь, что всё в прошлом.

– М-м-м, торт ну просто восторг, – съедая кусочек, я восторженно закатываю глаза. Максим смеётся, параллельно воруя с моей тарелочки кусочек сладости.

– О, да! – едва прожевав, говорит он. Я смотрю на Максима, а тот наспех запивает сладость и морщит нос.

– Что? Слишком сладко? – шепчу так невинно, что Максим на секунду останавливается и смотрит сначала мне на губы, затем только в глаза. Что-то между нами случается в этот момент. Какая-то невиданная сила притяжения. Он первым поддаётся вперёд, а я следом, и, кажется, когда стол вовсе не помеха, мы зависаем. Неловкая пауза, которая вмиг отрезвляет. Я опускаю голову, будто принимаю поражение, и Максим тоже. Мы снова хихикаем сами над собой.

– Мы же друзья, – Максим с ухмылкой произносит фразу, и я снова гляжу на него.

Долго.

Запоминаю каждую эмоцию, которая проносится на его лице прямо сейчас. Лучи света от ламп заведения бликуют и попадают прямо на его лицо: теплые карие глаза становятся цветом драгоценного янтаря, губы, как будто нарочно, очерчены по контору яркой бордовой полосой, а густая растительность дополняет образ мужественности и доброты. Само собой я прикасаюсь ладонью его щеки и провожу.

– Не каждому мужчине идёт борода, – говорю я, лаская мягкую щеку мужчины. Не сказать, что я фетиширую, да и вообще раньше мне не нравились бородачи. Но Максим…, я щиплю его, и он щурит от щекотки глаза.