От мамы большой привет. Она передаёт всегда, но я забываю.

Твой, если ты этого хочешь.

И если ты этого не хочешь, всё равно всегда твой.

_ _ _

22.09.1963 года.

Дана

Скорый поезд дальнего следования.

Любимый!

Вот я мчусь от всего, что было, к тому, что ждёт меня. Я уже не южанка и ещё не северянка. Я просто пассажир. Засыпаю – поезд бесшабашно врезается в синюю тьму Старых гор, просыпаюсь – утро расправляет свои прозрачные крылья над бескрайней берёзовой стихией. Выпью чай, подойду к окну – и не узнаю только что затуманенного, влажного и тихого спросонок леса. Всё вокруг уже пронизано солнцем, будто оно пролилось на землю и, напоив золотистым сиянием воздух, стекло жёлтыми бликами по стволам берёз, запуталось в ветвях, превратилось в тонкие трепетные пластинки листьев, расплылось внизу тёмными пятнами на траве…

Остановится поезд на полустанке – выскочу из вагона, обниму берёзу или соберу осенний букет. И снова поезд, как песня, летит вперёд. Всё напоено праздничным торжеством – и бескрайняя сквозная чистота леса, и ровный уверенный стук колёс, и протяжный гудок паровоза, легко, без натуги прорезающий гулкое небо:

– Эге-ей! Это я иду-у-у! Это я иду-у-у!

Не верь агентствам Аэрофлота! Не летай самолётом! Мчись по Земле в вагоне поезда! А ещё лучше – ходи по ней пешком!

_ _ _

30.09.1963 года

Дана

Северогорск

Единственный мой!

На этот раз ты прав. Удача мне и впрямь не изменяет. Всё идёт превосходно. За исключением, разумеется, того, что абсолютно летит кувырком. Эн тысяч километров по железной дороге. Неделя изматывающей сутолоки в Промежуточном аэропорту. Долгожданный вылет. Две вынужденные посадки ввиду, мягко говоря, неустойчивой погоды. И вот я у окошечка северогорского почтамта. Двумя глотками я выпиваю содержимое твоего сумбурного письма и теперь счастливо улыбаюсь. Твоим философским рассуждениям о добродетели, соблазне и грехе. Серьёзности, с какой ты обсуждаешь со мной слабости человеческой – видно, ты убеждён, что я прошла огонь и воды, и медные трубы. Улыбаюсь последовательности, с какой ты вначале доказываешь теорему о людском непостоянстве, а затем утверждаешь, что я буду жить в мельчайших твоих частицах. Улыбаюсь потому, что узнаю тебя. И сожалею только об одном: что нельзя скользнуть по географической параллели, как по канату, и оказаться на песчаных дорожках Пригородного парка, или на берегу Чистого ручья, над которым осины быстро и неразборчиво шепчут какие-то ласковые слова, роняя их в воду вместе с листьями. А на пне сидит медведь, с виду грозный и неприступный, хоть, в самом деле, необыкновенный добряк. Он печально покуривает трубку и размышляет. «Теоретически, – думает он, – нетрудно доказать немыслимость какого бы то ни было счастья, но практически…. Если бы здесь вдруг оказалась моя Данусь, и я обнял бы её так, что затрещали бы все косточки, как бы это называлось?» От усердия лоб у Миши собирается в гармошку, и очки съезжают на нос. Дым колечками уплывает в голубое небо, а ясности в мыслях у Потапыча не было, так и нет.

По правде говоря, в моей голове тоже много тумана. Но разве кто-нибудь доказал, что Истина скрывается не в тумане?

Пожалуйста, скрипи почаще, ворчи подольше! Во-первых, это приятно, во-вторых, глядишь, и зазвучит дуэт. Я превращусь в подобие радара, буду накапливать наблюдения, эмоции, интересненькие факты, а ты, фильтруя мои километровые письма скептическим взглядом, может, и выудишь что-нибудь ценное. Потом, при встрече, всё, что накопилось, мы проанализируем, продифференцируем, проинтегрируем, привлечём теории вероятности и относительности, подключим интуицию, призовём вдохновение. И посмотрим, что выйдет.