– Мам, – тихо окликнула я, – не волнуйся, все будет хорошо.

Она улыбнулась и кивнула:

– Конечно.

Но тревога так и осталась во взгляде. В эту минуту поезд остановился и будто бы вздохнул, говоря, что свою миссию он исполнил, довезя вверенных ему людей до конечной точки.

– Приехали! – я соскочила с полки. Пришлось подождать в купе, пока самые нетерпеливые пассажиры пройдут, а потом мы вышли, и я сразу же увидела высокую фигуру:

– Папа!

– Привет, ребенок! – папа крепко меня обнял, но сразу же отпустил. – Здравствуй, Аня.

– Леша, – мама кивнула. – Ты все-таки приехал.

– Конечно, не мог же я пропустить приезд единственной дочери! – он легко подхватил чемодан Тортиллу. – Ну что, пойдем?

На этот раз до дома Брониславы Александровны мы добирались на такси. Прильнув к стеклу, я с интересом рассматривала пробуждающийся город: почти безлюдные улицы, разноцветные дома, окрашивающиеся в розоватый свет восходящего солнца, мчащиеся куда-то машины. Мне показалось, что их очень много, хотя папа и утверждал, что хорошо, что мы приехали так рано: еще нет пробок. Пробки – боль всех больших городов, а в Санкт-Петербурге все еще отягощается тем, что в центре города улицы достаточно узкие, и к тому же есть мосты. Мы проехали по Невскому проспекту и выехали на Дворцовый мост.

– Как красиво! – мне казалось, я никогда не устану любоваться этими набережными, одетыми в гранит, золотым шпилем Петропавловского собора, изумрудно-зеленым Эрмитажем.

– Правильно говорят: не ты покоряешь Питер, а он входит в твою душу, – рассмеялся папа. Мама строго взглянула на него:

– То есть возвращаться ты не собираешься?

– Ань, не начинай, – попросил он. – У меня здесь работа, теперь вот и дочь учится.

– Да, дочь… – мама снова вздохнула, а я накрыла ее ладонь своей:

– Мам…

– Извини, – прошептала она и отвернулась к окну, украдкой смахивая слезы. Я тоже приуныла. В этот момент солнце скрылось за облаками, и город вдруг показался мне холодным и враждебным. Папа нахмурился и повернулся к таксисту, подсказывая, где лучше свернуть, чтобы подъехать к подъезду. Вернее, парадной, как говорят петербуржцы.

Знакомый консьерж открыл нам дверь, приветливо кивнул и мы поднялись на второй этаж. Хозяйка квартиры, Бронислава Александровна, уже ждала нас в дверях.

– Анечка, Оля, Леша, рада видеть! – она посторонилась, давая нам пройти в длинный коридор, уходящий куда-то вдаль. – Аня, какая ты молодец, что все-таки решилась! Проходите, раздевайтесь, я сейчас кофе сварю.

– Я, наверное, пойду, – папа выжидающе посмотрел на маму, та только кивнула, но Бронислава Александровна остановила его:

– Ты хоть кофе попей, заодно и с дочерью пообщаешься!

– Ну я не знаю… – папа снова бросил взгляд на маму, та пожала плечами:

– Броня права. Оля по тебе очень скучала.

– Пап, оставайся! – подытожила я.

В этот момент из дверей одной из комнат высунулась взъерошенная голова.

– Уже приехали? – светловолосая девочка, моя ровесница, нацепила на нос очки, недовольно взглянула на нас и широко зевнула. – Здрасти.

– Настя, можно и повежливее, – заметила Бронислава Александровна. Девочка демонстративно закатила глаза и исчезла.

– Проходите на кухню, – тем временем распорядилась хозяйка квартиры. Мы послушно побрели по длинному коридору. Пока мы рассаживались за столом, Бронислава Александровна достала из холодильника и подогрела сырники, а потом сварила кофе себе и папе. Мы с мамой предпочитали чай.

Настя появилась на кухне минут через пять. Одетая в футболку шорты, она присела на стул, подогнув ногу, радостно подцепила один из сырников и закинула в рот.

– Хоть тарелку возьми, – Бронислава Александровна посмотрела на нее с укором, но девочка только отмахнулась, а потом украдкой облизала пальцы. Я с завистью вздохнула: в отличие от дочери хозяйки квартиры мне пришлось орудовать вилкой и ножом под пристальным взглядом мамы. Получалось не слишком успешно: сырники рассыпались на мелкие крошки и постоянно падали с вилки.