Глеб отстраняется, находит молнию на платье, тянет вниз, а потом – спускает лиф, обнажая грудь и плечи.

– Какая красота! – шепчет он.

Грудь у меня небольшая – двоечка ближе к троечке. Соски задорно задраны вверх. Полушарья идеально помещаются в ладони Глеба. Я отклоняю шею, подставляясь под дикие, голодные поцелуи.

– Алёнушка моя, – шепчет он, – сказочная девочка… наваждение моё… самая красивая…

И я плавлюсь, теряюсь, пропадаю в этом шепоте, в поцелуях, ласках…

Мужская ладонь начинает медленно задирать юбку… Сантиметр за сантиметром…

Глеб целует мне ноги. Скользит губами по чувствительной коже. Совсем скоро он коснётся меня там…

… хочу…

… жду…

… но …

– Глебушка, – бормочу, задыхаясь, – хороший мой… пожалуйста…

Я должна сказать. Будет нечестно. С Глебом так нельзя. Я сама от него требовала честности в отношениях…

– Милый… остановись… мне надо…

Он замирает, ловлю расфокусированный, почти бессмысленный взгляд, трогаю покрытую лёгкой щетиной щёку…

– Пожалуйста…  – господи, да почему же так смутительно это говорить? – будь со мной нежен, – выпаливаю, зажмуриваясь. – Я ещё девственница. Это мой первый раз.

В комнате повисает тишина. Лежу с закрытыми глазами. Боюсь открыть и встретить… уж не знаю, что. Моя лондонская подруга, Сандра, рассказывала, что её парень посмеялся над ней, когда узнал, что она невинна в восемнадцать. А мне уже почти двадцать один.

Меня осторожно поднимают с дивана, прижимают к горячей груди. Я слышу, как бешено колотится у Глеба сердце – в такт моему.

Мужчина прячет лицо в моих волосах, судорожно вздыхает.

– Алёнушка моя, – говорит наконец, – ты ещё сказочнее, чем я представлял. – Чистая моя, любимая, сладкая… Прости, что поторопился. Я теряю голову рядом с тобой. С ума схожу. Никогда такого не было. Колдунья моя… Заворожила… Лишила рассудка…

И целует – жарко, лихорадочно, будто клеймя… Рассыпает поцелуи по шее, плечам груди…

А потом… тянет вверх молнию.

Это отрезвляет меня.

Распахиваю глаза, спрашиваю недоумённо:

– Ч-что ты делаешь?

– Одеваю тебя, – выдыхает он мне в ухо, а потом прикусывает его, расправляя при этом голубой шёлк моего платья.

– Зачем? Почему? – моё сознание всё ещё дезориентировано, тело желает ласк и продолжения. Лоно болезненно пульсирует, требуя заполнения.

– Потому что, Алёнушка, ты невинна, а значит, так нельзя…

Меня аж подкидывает. Всякая нега слетает моментально. Злая неудовлетворённость колотит в виски.

– Что значит нельзя? Мы взрослые, совершеннолетние… Что может нас остановить?

– Принципы, моя сказочная, – он, словно издеваясь, целомудренно целует меня в лоб. – С невинной девушкой можно только после свадьбы.

Закатываю глаза и рычу.

– Да господи! Двадцать первый век на дворе, Глеб! Кому к чёрту нужна девственность сейчас?

– Мне нужна, – безапелляционно заявляет он. – Я благодарен тебе, что стану первым. Что сохранила себя. Но, Алёна, с такой девушкой, как ты, должно быть всё только серьёзно, правильно. Зря я отложил сватовство. Завтра еду к твоей бабушке просить руки её дивной внучки.

– Ты не сделаешь этого! – мотаю головой, боясь поверить.

Нет! Нет! Только не так! Я хотела, чтобы мы повстречались, притёрлись друг к другу во всех смыслах, а он…

– Сделаю, сказочная, потому что только так и должен. – Поднимается, подаёт мне руку. – Идём, отвезу тебя домой.

В машине нарочно забираюсь на заднее сиденье и прижимаюсь пылающим лбом к окну.

Зачем он так? Зачем? Всё же было хорошо! Что за дурь?

Завтра скажет бабушке, и всё… Это конец! Быть мне замужней! Псу под хвост все планы и мечты.

Бабушка точно встанет на его сторону и снова предаст меня.