Краснею. Дыханье сбивается. Его прикосновения жгут. Мы так близко. Поза так откровенна, а желание так очевидно, что я готова выдохнуть ему в губы: «Возьми меня». И, наверное, так бы и сделала, но…

… в наш танец врывается трель телефонного звонка.

Глеб чертыхается, отпускает меня, снимает трубку. И, наверное, машинально задевает громкую связь, потому что я слышу то, что окончательно рушит всё очарование вечера, просто сводит его на нет.

– Глебушка, помоги!.. – умоляет плачущий женский голос.

Глеб почти рычит:

– Где ты?

Женщина в трубке называет адрес.

– Чёрт! Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не совалась в этот притон! Жди теперь. У меня нет телепорта.

Отбивает звонок, тяжело дышит. Переводит взгляд на меня и произносит горько:

– Прости. – Я лишь кривлю губы в грустной усмешке. Чего уж теперь? – Я должен был сказать тебе о ней сразу. Ты, наверное, уже накрутила себя?

– Нет, – мотаю головой. – Я просто сделала выводы.

– Неправильные, – безапелляционно заявляет он. – Это – моя младшая сестра. Та ещё оторва. Нужно бы выпороть, как следует, да запереть. Идём.

– Куда? – удивляюсь я.

– Выручать эту непоседу.

Пока спускаемся на лифте – Глеб бегло рассказывает историю. Родители живут в пригороде, а сестру – отправили в большой город к старшему брату. Учиться. Только вот – где там. Она уже третий вуз бросает. Всё не может себя найти. Одни гульки на уме.

Я не успеваю опомниться, как оказываюсь на пассажирском сиденье в машине Глеба. И это – очень интимный, такой домашне-семейный момент: мы едем выручать его сестру. Он знаком с моей бабушкой. Это всё слишком родственно, слишком лично. Я не хочу, чтобы наши отношения переходили в эту плоскость.

Но всегда, когда привожу свои доводы, Глеб умудряется разбить их на голову контраргументами:

– Ты пришла на свидание со мной, и я обещал твоей бабушке доставить тебя домой. А я привык держать обещания.

Всё. Дальше я могу только хлопать глазами и открывать-закрывать рот. Слов нет. Он не даёт мне права на возражения.

Вскоре мы оказываемся возле заведения, которое иначе, чем злачным местом не назовёшь.

Глеб берёт меня за руку и говорит:

– Держись рядом. Мне не хватало отбивать ещё и тебя.

Бросаю на него гневный взгляд, но в руку всё-таки вцепливаюсь. Когда мы проходим внутрь тёмного прокуренного помещения, где в свете стробоскопов дёргается оголтелая толпа – мне кажется, что я попала в ад. Я всегда была домашней девочкой и не понимала, что люди ищут в подобных заведениях. Ведь здесь не потанцуешь нормально, потому что вместо музыки – адский грохот. Не пообщаешься – по той же причине. Только напиться, закинуться таблетками и снять кого-нибудь… Брр…

Жмусь к Глебу сильнее.

Я в вечернем платье в пол, и он – в белой рубашке и тёмных классических брюках – смотримся здесь инородно.

Глеб уверено обнимает меня за талию, притягивает к себе, будто очерчивает территорию. И сейчас я даже рада, что он такой. Никто из местных завсегдатаев даже не дёрнется в мою сторону.

Мы проходим через весь танцпол, оказываемся в длинном коридоре, где жмутся по углам парочки и снуёт персонал. Глеб уверено ведёт меня к двери чёрного выхода.

Нас никто не останавливает.

За дверью – в синем свете фонарей – маленький дворик, огороженный сеткой. В центре двора – потасовка. Оттуда доносится девичий визг и звуки ударов.

– Чёрт! – ругается Глеб и срывается туда.

Я семеню за ним, путаясь в длинном платье и едва ли не ломая каблуки.

Чуть поодаль от полосы света трое отморозков мутузят какого-то молодого человека, а рядом – визжит девушка. Её голубые волосы кажутся ещё более нереальными, почти светящимися при ночном освещении.