А потом оттуда неожиданно раздавался издевательский свист, выкрики про стройные ножки…
И я падала вниз, сердце обрывалось, и ветер свистел в ушах…
Меня ловили. Практически у самого пола. И держали.
Я открывала глаза и видела Артура. Он мягко , но очень больно перехватывал в области талии, и шептал, воспаленно блестя глазами:

- Ты – плохая танцовщица, Анни. Никудышная. 

- Нет! – я начинала вырываться, но руки Артура становились крепче, а голос громче.

- Тебя взяли только потому, что я попросил! Ты – неблагодарная! Я столько для тебя сделал! 

- Нет! Нет! 

Я уже билась в его объятиях, но никак не могла выбраться! И такое негодование, такая обида поднимались из глубин души, что слезы наворачивались на глаза, и я плакала, не выдержав, горько, навзрыд. 

Артур вытирал слезы с моих щек, и пальцы его почему-то были грубые. Царапали. 

Я открывала глаза и вместо Артура видела… Даниэля. 

Он держал, так же, как и всегда, крепко и больно. Но удивительно, боль от его пальцев казалась благословением после жестоких объятий Артура. 

- Не плачь, бабочка, - спокойно говорил он, - я не дам тебе плакать. Я буду убивать за каждую твою слезинку. 

Я молчала, парализованная ужасом, как всегда рядом с ним, и не могла ничего сделать. 

А Даниэль все гладил, гладил меня по лицу, и глаза его, светлые, прозрачные глаза убийцы, темнели от едва сдерживаемого желания. 

- Ты всегда будешь моей, бабочка, - говорил он. 

Я  открывала рот, чтоб сказать «нет»… 

И отвечала: «Да». 

Затем Даниэль наклонялся ко мне, и сон превращался в тягучий сладкий кошмар, который я хорошо помнила и в реальности. 

Я просыпалась, вся мокрая от пота, дрожащая, вставала, пила воду, пытаясь прийти в себя… 

Проклятый Дикий Даниэль! 

Он даже посередине Атлантики умудрялся добраться до меня! 

Я выдыхала, приходила в себя и засыпала уже без снов совершенно. 
Ну а днем ночные кошмары отступали, и все казалось пустой блажью. 
А будущее мое – счастливым. 

Мадам Дин не уставала меня нахваливать за изящность, изысканность и дороговизну нарядов, светлые волосы и красивую улыбку,  и постоянно обращала мое внимание то на офицеров корабля, то на других молодых и не очень молодых месье, явно желающих оказать мне знаки внимания. 

Но я в этом вопросе была строга. 

Мужчины – очень настойчивые. Им только дай малейшую возможность поверить, что ты – легкая добыча, как тут же начнут преследовать…

А мне и без того в жизни досталось от них, хотя я никогда легкой добычей не была. 
У меня хватало сообразительности осознать, что в замкнутом пространстве корабля я могу быстро заполучить плохую репутацию, и это обязательно отразится на моем будущем. 
Потому я вежливо улыбалась на замечания мадам Дин, но и только. В конце концов, устав от ее приставаний, обмолвилась, что переживаю личную трагедию, гибель жениха, очень достойного человека… После этого мадам Дин перестала меня сватать и начала усиленно жалеть. 

Мне большего и не требовалось. 

Море, приятная компания, удобства каюты, планы на будущее… Все было великолепно. 

Жаль только, что недолго. 

«Титаник» вышел десятого апреля из Саунтгемптона, с заходом в Шербур, вечером одиннадцатого апреля я познакомилась с супругами Динами и переселилась в каюту первого класса.
А четырнадцатого апреля, ночью,  «Титаник» натолкнулся на айсберг и затонул. 

Я, как и многие пассажиры, долгое время не понимала, что происходит. 
Мы как раз возвращались из музыкальной комнаты, когда раздался удар, сопоставимый с легкой волной землетрясения. 
Мы с мадам Дин, рассуждая о неправильном и грубом управлении кораблем, пошли дальше, попрощались и разошлись по каютам.