– Отчего же умерла прежняя гувернантка? Не от избытка ли добропорядочности?

Однако Дуглас был непреклонен.

– Всему свое время. Я не хочу забегать вперед.

– Простите, но вы уже возбудили наше любопытство.

– На месте ее преемницы, – заметил я, – я бы поинтересовался, не чреваты ли будущие обязанности…

– Угрозой для жизни? – договорил за меня Дуглас. – Естественно, у девушки возник такой вопрос, и она получила на него ответ. Какой именно, вы услышите завтра. Между тем перспектива вырисовывалась довольно безрадостная. Девушка была молода, неопытна, впечатлительна – она поняла, что возлагает на себя серьезную ответственность и что подобное обязательство обрекает ее на довольно замкнутую жизнь, по сути дела, почти на одиночество. Сомнения охватили ее, она попросила дать ей дня два, чтобы поразмыслить обо всем и посоветоваться. Но обещанное жалованье представлялось бедняжке по-королевски щедрым, и, когда они встретились в следующий раз, она, решив попытать счастья, ответила согласием.

Дуглас замолчал, а я, к удовольствию собравшихся, не удержался от замечания:

– Разумеется, кончилось тем, что блестящий молодой джентльмен соблазнил девицу. Она не устояла перед его чарами.

Дуглас поднялся и снова, как в первый вечер, подошел к камину, поправил полено и несколько мгновений стоял спиной к нам.

– Они виделись всего лишь дважды.

– Тем более поразительна сила ее чувства.

При этих словах Дуглас быстро обернулся ко мне.

– Действительно, здесь есть какая-то загадка. Ведь к нему приходили и другие девушки, но на них его чары не подействовали, – продолжал Дуглас. – Милорд не скрыл от моей знакомой, что столкнулся с неожиданными затруднениями – несколько претенденток отказались от его предложения. Их отпугивали странные, необычные условия, но более всего смущало главное требование.

– Какое именно?

– Никогда, ни под каким предлогом не беспокоить хозяина – ни просьбами, ни жалобами, ни письмами. Гувернантке предстояло одной справляться со всем, что бы ни случилось. Стряпчий будет высылать ей деньги, а все заботы она должна взять на себя, избавив от них милорда. И она дала ему такое обещание. Когда он понял, что тягостное бремя свалилось с его плеч, то в порыве благодарности взял девушку за руку и горячо пожал ее. И она почувствовала, что вознаграждена за свою жертву.

– Этим и ограничилось ее вознаграждение? – спросила одна из дам.

– Они больше никогда не виделись.

– О! – произнесла дама, и так как наш друг покинул нас столь же внезапно, как и накануне, то на этом глубокомысленном замечании оборвалась наша увлекательная беседа.

Возобновилась она лишь на следующий вечер, когда, расположившись в самом удобном кресле у камина, Дуглас открыл старинный тоненький альбом с золотым обрезом, в выцветшем красном переплете. Чтение продолжалось не один вечер, но в первый раз все та же дама спросила:

– Как называется ваша повесть?

– У нее нет названия.

– Я знаю, как она называется! – воскликнул я.

Но Дуглас, оставив мои слова без внимания, начал читать, явно стараясь, чтобы манера чтения и интонации соответствовали изящному почерку автора.

Начало событий осталось в моей памяти как лихорадочная смена противоречивых чувств – я то парила на крыльях от счастья, то в отчаянии падала духом. После того как в Лондоне я благородно согласилась на предложенные условия, мне пришлось пережить два поистине ужасных дня – вновь нахлынули сомнения, я горько корила себя за опрометчивость. Охваченная душевным смятением, пустилась я в путь и долго тряслась в почтовом дилижансе до станции, где меня должен был встретить наемный экипаж. Действительно, прибыв на станцию к концу июньского дня, я увидела поджидавшую меня удобную коляску. Экипаж катился по дороге, и при взгляде на проплывавший мимо пейзаж мне все сильнее казалось, будто сама природа в этот чудесный предвечерний час ласково приветствует меня. Тревожное чувство, владевшее мною, понемногу рассеялось, а когда коляска свернула на главную аллею, я, вопреки самым мрачным предчувствиям, и вовсе приободрилась. Настроившись на худшее, я приготовилась к тягостному, гнетущему зрелищу, и потому открывшаяся взору картина тем более приятно поразила меня. Помню, с каким радостным изумлением смотрела я на ухоженный фасад большого дома, распахнутые окна с красивыми шторами, из-за которых выглядывали две горничные. Помню лужайку перед домом, яркие краски цветов, шуршание колес по гравию, купы деревьев, над которыми в золотистой лазури кружились с гомоном грачи. При виде этого великолепия мне невольно вспомнилось наше убогое жилище. Едва экипаж остановился, как в дверях показалась приветливая женщина, которая вела за руку маленькую девочку. Женщина склонилась передо мной в таком глубоком поклоне, словно встречала хозяйку или знатную гостью. После визита на Харли-стрит я совсем иной воображала себе усадьбу и теперь, вспомнив свои недавние опасения, не могла не признать, что тревожилась напрасно: мой хозяин несомненно благородный джентльмен, и будущность представилась мне в гораздо более радужных красках.