Я задумался над всем этим, придя к довольно простому выводу. Природа чувств для каждого индивидуальна, но в основном все сводится к трем составляющим.

Мне виделось, что иногда любовь возникает не из какой-то эмоциональной подоплеки, рождается не из тесных и крепких контактов с людьми, она взращена собственным подсознанием, из придуманных нами самими идей и желаний. Вот почему очень часто, такие привязанности ощутимо по нам бьют, а в худшем случае разочаровывают до самого дна души. Мы рисуем идеальный образ, и всю жизнь пытаемся подогнать под эти рамки кого-то, и, если не выходит, безумно сокрушаемся. И ведь всему виной только мы, а не тот несчастный, который все никак не может понять, почему не способен понравится таким, какой он есть, и ему тоже становится очень больно. А по итогу оба несчастны.

Но с другой стороны можем же мы полюбить человека за те особенности личности, которыми он обладает, и которые так для нас важны? Несомненно, ведь иной раз именно то, что получается познать в ком-то и притягивает. Становится нашим культом, и уже меняет нас самих, но не специально, а совершенно произвольно, и такие перемены не претят, наоборот, в них чувствуется дополнительный источник силы.

Есть и третий вариант, когда любовь возникает поневоле, когда она просто есть, и на то нет никаких причин, и, пожалуй, этот вид чувств самый замысловатый, самый крепкий и надежный, потому что не поддается никакому объяснению, как, например, родительская любовь.

Я для отца всегда оставался не тем сыном, которого он хотел иметь. Не слушал его советов, не выстраивал жизнь по плану, не учился на «отлично» в школе и не поступил в престижный вуз. Все свое время я проводил за репетициями в группе, колол татуировки, и пропадал на шумных вечеринках с крепким алкоголем и жестокими потасовками. И все же, несмотря на это, как мне хотелось верить, отец любил и любит меня, хоть в его сыне не задержалось, а может даже никогда и не возникало ни одного из качеств, подходящих под его критерии. Вероятно, это работало и с Лерой.

Какой она станет, когда вырастет? Точной копией своего старшего брата, или полной его противоположностью? Слишком рано об этом судить. Сейчас же в ней просто не имеется ничего, что способно оттолкнуть или привлечь к себе еще больше. Лера просто ребенок. Здоровый розовощекий, совсем крохотный не сформировавшийся комок человеческой плоти, но ей уже дарована сильная мотивация, и выдан крупный аванс в виде отцовской любви. По той лишь причине, что это естественно.

– Хорошо, что девчонка на этот раз, хватит уже с нашей семьи пацанов, – реплика Медведя прозвучала как всегда неожиданно. Не сказать, что я испытал сильное потрясение или шок, ведь к третьему появлению своего родственника начал уже привыкать к подобным визитам, но столь шальная и внезапная манера возникать среди живых здорово выбивала из реальности.

Медведь стоял рядом со мной. И, не обращая никакого внимания на пойманного врасплох племянника, с умилением разглядывал комнату с новорожденными.

– Что ты здесь делаешь? – спокойно спросил я.

Я никогда не видел дядьку таким по-детски довольным.

– То же, что и ты. Как ни как новый член семьи. А?! – задорно произнес он, выказывая свою потрепанную, без одного зуба улыбку.

Я промолчал. Вот только скепсис, сковавший все мое нутро, не сумел укрыться от мертвеца.

– Перестань уже на меня пялиться, как на двуглавую бородатую женщину, – серьезно заявил Медведь.

Он находился так близко, что я ощущал его настоящее человеческое дыхание. Но ведь при всем безумии своей жизни, я вполне сохранял адекватность разума, и понимал, что воскрешений в мире не бывает. А вот сны наяву как я слышал, вполне себе распространенная вещь. Чего только люди не вытворяют, едва очнувшись от наркоза, например. Или приняв ЛСД, даже перебрав с горячительным, можно поймать довольно реалистичные галлюцинации. Но ни наркоз, ни алкоголь, ни тем более наркотик не способны вызвать к жизни столь правдоподобный образ давно умершего человека.