Федор легко шагал за Натаськой. Незаметно усмехался, глядя на смешно семенящие ноги, выглядывающие из-под мешковатого сарафана. Взгляд его без спросу иногда поднимался чуть выше, и от этого становилось ему немного не по себе. Эти два ведра воды для него как проходной билет туда, куда он, чего скрывать, стремился давно, да повода не было. Зашел следом за хозяйкой во двор, потом в маленький коридорчик.

– Куда ставить?

Натаська махнула рукой, указывая. Поставил ведра на лавку, вышел наружу, Натаська следом.

– А ты чего здесь застряла? – сам от себя не ожидая такой смелости, начал Федор.

– Как это застряла? – растерялась Натаська.

– Ну здесь почему живешь? Одна!

– А где я долзна зыть?

– Ну, не знаю, в городе, например. Там работа есть. В кино сходить можно. Ну или в кафешку какую, – старательно подбирал слова Федор.

– И что? Зыла я в том городе. Работала на свейной фабрике. Строчили… форму военную строчили, как раз такую, как на тебе сейчас. Зарплата пятнадцать тысяч. Пять за квартиру платила. А на десять сильно по кафескам и кино не походис, да и после смены придес домой еле зывая, знаес, не до гуляний. А здесь и пенсия, и огород, и куры. Люди постоянно прострочить несут что-нибудь. Кому сторы, кому халат новый. Я этой зимой пять комплектов постельного белья ссыла на заказ. – При этих словах Натаська покраснела, как будто намекнула солдату на что-то неприличное, и, стараясь скрыть волнение, затараторила. – У соседки в сундуке рулон бязи остался. Представляес? С советских времен. Вот я ей пять комплектов… По сто рублей… За каздый… Сострочила… Белья постельного, – еще сильнее залилась краской Натаська. Как говорится, от чего ушли, к тому и пришли.

Следом покраснел и Федор.

– Так я это… Пойду…

– Ага… спасибо тебе… – Натаська чуть подалась к солдату.

– Не за что… – отступил к калитке, потом, решившись, дернулся назад, притянул девушку к себе за талию, чмокнул где-то в районе губ, замер. А она повисла, как лиана, обхватила худыми руками за шею и прилипла к парню. От неожиданности Федор растерялся, но не отодвинулся, а ближе притиснул к себе добычу и поцеловал уже по-настоящему. Еле оторвался.

– Ну так я приду… вечером… сегодня? – прошептал прямо в ухо, не веря в собственное счастье.

– А смозэс?

– Мои проблемы, – и бегом в калитку на улицу.

Долго сослуживцы воду ждали.

Поздно вечером хлопнула Натаськина калитка, шмыгнула в ту калитку гибкая проворная тень, да тихо скрипнула дверь.

На лавочке у Ивановых Натаська теперь появлялась редко. Но когда приходила, сидела, наблюдала за развернувшейся далеко в степи учебной баталией.

Степан Иванович никак не мог понять, как безошибочно она находит на таком расстоянии Федора.

– Ой, дядь Степ, глянь, глянь, как бегают, точно муравьи перед дозьдем. А вооон тот – мой Федька безыт… видисс? С того краю первый, – горделиво говорила она и показывала рукой в нужную сторону.

– Эх, Натаська, побегала бы ты с сорокакилограммовой бандурой в сорокаградусную жару, не смеялась бы сейчас так, а пожалела, посочувствовала своему Федьке, – делал замечание Степан Иванович, и Натаська замолкала, всматриваясь в степь, о чем-то задумавшись. Ненадолго. Легкая в общении, быстро все забывала и на следующий день опять сидела на лавочке, хохотала и комментировала боевые учения.

– Нет, Валь, ну нельзя так. Люди смеются. Я с ним поговорю, – который день не мог успокоиться Степан.

– Не лезь, без тебя разберутся, – раздражалась Валентина каждый раз на мужа.

– А если не разберутся? Со стороны ж виднее. Они ж друг для друга, как эти… Ромео и Джульетта. Вот.