Особой любовью и пристрастием тогдашнего, надо сказать, довольно голодного времени, была среди населения страсть к разведению кроликов. Сетки для этого требовалось немереное количество и обнаруженные её залежи пришлись весьма кстати для изготовления замечательных и простых в обслуживании клеток. Так как аппетиты подрастающего послевоенного поколения росли не по дням, а по часам, то и клеток требовалось для удовлетворения сей надобности в геометрической прогрессии. Эта добротная, оцинкованная сетка имела приличную стоимость, но деньги за неё не брали. Добытчики, правильно расценив реальное соотношение стоимости банкнот и живого товара, предпочитала брать натурой, а именно кроличьими тушками и их же выделанными шкурками. Промысел по официальным версиям закона являлся нелегальным, за что участковые карали провинившихся штрафом всё тем же кроличьим товаром. Но всё это была буря в стакане воды! Что там сетка в масштабах кладбищенского промысла, когда вывезли само кладбище! И потому самый тихий и незаметный приработок стал самым большим доходным местом вольных торговцев.

Эта сетка была для школьной братии совсем не абстрактным предметом. Во всех городских школах интенсивно практиковалось разведение очень перспективных сортов кроличьей живности. А потому учащиеся разных классов должны были собирать траву для этой, до жути прожорливой, ушастой оравы. В дополнение к этому каждый день все классы по очереди производили уборку сих ароматнейших мест обитания пушистых симпатяг. А вот куда девалось избыточное население затянутых цинковыми сетками клеток, было для всех сплошной загадкой. Правда, слухи о том, что директор реализует этот избыток в местную столовую, где завом работала его жена, были сами по себе страшно крамольными, и потому их не очень-то озвучивали, предпочитая кивать куда-то наверх с многозначительным поджиманием губ.

Так или иначе, но обещанного кроличьего мяса к школьным обедам учащиеся так и не дождались. Для Антона, и для пацанов сетка была эквивалентом золотого запаса, ибо те раки, которыми так любили потчеваться их отцы, добывались раковушками, изготовленными из перепадающих им жалких остатков сеточного промысла.

В первые месяцы обитания около столь интригующе-таинственного места, притягивающего значительное внимание юного Антоши, он не решался заходить или надолго оставаться на территории кладбища. К тому времени оно уже потеряло весь свой цивилизованный вид и понемногу стало выглядеть заброшенным парком, где проводили какие-то земляные работы, да так и оставили. Расчищена была лишь одна главная аллея, по которой в дни отдыха дефилировали редкие парочки, да проходили на реку любители поплавать.

Приятели, спеша по своим делам, часто видели нагруженные тачки, тележки, подводы, а то и грузовики, с наваленным доверху кладбищенским ассортиментом. Мужики, красные от натуги волокли добытое по аллейкам, не обращая внимания на мелюзгу, шныряющую под ногами. В те годы такое отношение к наследию, отвоёванному у поверженного врага, не считалось зазорным. Победители, раздавившие фашистскую гадину, делали всё, чтобы искоренить и сами следы его на отвоёванной территории. А уж с таким памятным, сакральным местом для каждого «фрица», сам бог велел не церемониться! Чтобы и духу его здесь не оставалось! Мужики, пренебрежительно сплёвывая на могилки, делились друг с другом своей радостью по поводу вложенных в кладбище средств. Вот и таял некрополь с каждым годом, обнажаясь поруганными могилками, как больное тело язвами…