Порванной перчаткой барон смахнул заливающую глаза кровь из рваной раны на лбу. Отступая, парировал удары уцелевшего авангарда противника. Но и в агонии проигранной битвы, теряя одного за другим товарищей и слуг, Балаш дивился, глядя на отверженного отпрыска – откуда в убогом отшельнике, больше времени проводящем с собаками, чем с людьми столько безусловной преданности и безудержной смелости? Меч разил в неумелых, но сильных руках, гримаса ярости искажала перепачканное грязью и кровью лицо, лохмотьями висела порванная одежда, обнажая при резких движенья глубокие раны. Парень дрался точно черт, выпущенный на свободу из преисподней. Растрепанные волосы отливали иссиня-чёрным вороновым крылом, таким же как у почившей при родах матери. Семнадцать зим назад у смертного одра возлюбленной барон не взглянул на красный орущий комок – своего сына. Нежданный выродок посмел отнять у Мелихера радость темных ночей и усладу глаз. До крови прикусив губу и сдержав непрошенные слезы, сослал подальше, не удостоив даже имени. Выкормила младенца сердобольная кухарка, а священник окрестил Карелом, что значило «человек».

И теперь его сын, еще вчера не смевший поднять глаза, битый за мелкие провинности и просто из-за дурного настроения барона, сражался плечом к плечу с не признавшим его отцом.

«Может, мстит врагам за любимую гончую, убитую выстрелом в упор?» – Мелихер перекинул меч в здоровую левую руку. Перебитая правая кровоточила и висела безвольной плетью.

– Сзади! – крикнул Карел, и барон успел отразить удар алербарды. Острие задело плечо по касательной, мужчина присел, уходя с линии атаки, но звук выстрела заставил обернуться и потерять равновесие. Время лениво замедлилось, позволяя рассмотреть во всей красе последние мгновения жизни. Бросился вперед, закрывая собой отца, раненый Карел. Пробив плечо юноши навылет, пуля достигла цели, поразив барона в незащищенное легким доспехом бедро. Мужчина рухнул на скользкие от крови каменные плиты.

– Господин! – бледный псарь, сжав зубы, из последних сил полз к сраженному Балашу, но промахнувшаяся в прошлый раз алебарда пригвоздила Карела к земле. Стоя на коленях посреди разоряемого во славу короля фамильного замка, поверженный барон-разбойник Мелихер Балаш в последние секунды жизни не отрываясь смотрел на лицо непризнанного сына. И серые глаза, точно такие же, как у незабвенной Анежки, отпускали грехи, провожая в последний путь.

В тот день Карел видел множество смертей и еще больше грубого насилия. Он не смог уберечь от надругательств ни молоденькую прачку, ни добросердечную кухарку, заменившую ему мать. Не спас старого кузнеца и не защитил господина. В израненное тело сознанье возвращалось урывками – то проваливаясь в небытие, то вновь обращаясь к жизни, парень полз, оставляя за собой кровавый след. Инстинкты заставляли искать безопасное место, память подсказывала направление, а судьба внезапно надумала еще потешиться с невезучим. В дальнем углу двора, под сенью крепостной стены разрослись колючие кусты. Ребенком Карел прятался в их гуще от гнева барона. Царапины и шипы казались лучшей альтернативой отцовской плетки. Сколькими слезами он полил корни, сколько жалоб и просьб поведал земле? То знали только молодые побеги, уже давно выросшие в человеческий рост. Вот и сейчас юноша полз в свое детское убежище, не обращая внимания на рану от алебарды, на дыру от пули и десятки других повреждений. Горше всего жег сердце последний взгляд господина, больнее прочих саднили вскрывшиеся и кровоточащие на спине следы недавней порки. Карел не помнил, как добрался до зарослей, забился раненым зверем в самый центр и отключился. Кровь стекала по замершему телу и впитывалась в землю. Псарю снился странный сон, как полуденное солнце вспыхнуло над нападающими и защитниками, расплескало огненные брызги по соломенным крышам, опалило деревянные галереи и из яркого пламени явило сражающимся Пресвятую деву в белоснежных одеждах. Она протянула руки и позвала в мир, где обещано спасение и вечный покой.