То есть, на нашем здешнем русском языке я бы сказал, что «я не могу афордать целый апартмент». Но для тех кто по-русски не понимает, я пишу как вам понятно. Есть и еще такой штрих: у нас всегда скажут «афордать», но я знаю, что, например, в России, и особенно в ее крупных городах, куда наш язык проник, чаще скажут «аффордить», а также, скорее всего, «послайсить», «копипейстить». Не то у нас. Наш русский язык живее и приближеннее к жизни, чем российская разновидность. Интересно, как теперь говорят в Гомеле. Может там вообще не говорят.

Возвращаясь к прежнему разговору скажу, что мне доступна комната – даже если вся квартиру я афордать не могу; я также не хожу голодным в нашей стране победившего дешёвого питания. В крайнем случае, всегда есть макароны, а если и картошка – то пусть миллиардеры и английские наследные принцы завидуют. Я говорил уже о еде неоднократно, но нет ничего излишнего в том, чтобы повторить, что картошка благоприятно влияет не только на ощущение сытости организма, но и на эмоциональное ощущение души. Поев картошки – особенно вареной – ощущаешь энтузиазм и мир приобретает оптимистические цвета.

Впрочем, также можно есть и другую еду. Правда, от поедания овощей нет в душе той уверенности, которая достигается мясом или хлебо-булочной продукцией. Но поев мясо, воспринимаешь овощи и фрукты как осмысленное развлечение – познавательное и полезное. Надо сказать, что от мороженого и прочих шоколадов я не то, чтоб отказался – нет, я их всегда ем, если есть такая возможность, но, в целом, я не вижу в них смысла и сам их никогда не куплю. Лучше паунд картошки, чем плитка шоколада – сам жизненный опыт сообщил мне такую мудрость. Ну вот, хотел сказать о квартире, но мысль привела к еде. Разумно было бы что-нибудь съесть прямо сейчас – для повышения сытости.

А что касается квартиры, мама ухаживала за пожилой женщиной на первом этаже, и там жила, а на втором освободилась комната в квартире, где живет руммейт («руммейт» по-нашему означает сосед по квартире). Мама мне сообщила и с тех пор в освободившейся комнате живу я.

Прошло много лет, но руммейт все тот же – тот, который лимузинщик и варит грог. У него немного заячья губа, как у вратаря Чанова, но это не влияет на его речь и вообще внешне не портит. Когда я пришел смотреть кватиру, он как раз вернулся с пляжа, был весь в белом. Такой крепкий мужик, энергичный был тогда. Мы быстро договорились, а иначе бы, он пошутил, пришлось использовать более убедительные, чем уговоры, методы воздействия – иголки под ногти, утюг на живот. Но я согласился без утюга: квартира хорошая, руммейт тоже. Тем более, в моей новой комнате оставался от прошлого жильца телевизор Sony последней модели на тридцать два инча. В общем, жилье обещало много хорошего и я согласился.

Что тоже было хорошо – это что мама жила на первом этаже и всегда готовила что-нибудь вкусное на обед. Какое-то время после заселения я не работал, и пришлось пожить в долг. Но потом я на время устроился ухаживать за старым и очень больным румыном – работа была сутки-трое, приличная почасовая оплата, и долг я со временем погасил. Но с тех пор я не люблю работать по уходу. Этот румын из меня все нервы вымотал. То есть, как: не все, конечно, но ночью, когда по условиям работы я имел право уснуть, он требовал больше всего внимания – хотел, чтобы я переворачивал его в кровати для избежания пролежней. Я совсем устал с ним, особенно эмоционально.

Здесь, конечно, надо сказать про отца. Я думал не говорить, но все как-то покатилось как с горы из-за него. Мы жили все вместе, он получал SSI – по нашему, «Эсесай» – это когда деньги государство дает тем, у кого низкий прожиточный уровень, мама работала на кеш (кеш объяснять не буду: все стали жутко умными и научились разным словам). Но потом мы подселили к себе женщину с ребенком, нелегалку. Она была молодая, и мы с мамой как-то зашли в квартиру, а она с голой задницей сидела у отца на коленях. Мы ее, конечно, сразу выгнали, хоть деньги её нам были не лишние, но с отцом что-то произошло. Он перестал выходить из комнаты, а однажды пропал. Мы его искали по больницам и довольно скоро нашли в психиатрическом госпитале Грейси-Сквер. Сказали, что у него помешательство, я к нему ездил, возил ванные принадлежности, бутерброды. Его должны были вскоре выписать, но вдруг он умер. Мы заняли денег, влезли в большие долги, но похоронили его на кладбище Mount Lebanon. Мама потом рассуждала вслух, что жизнь ее с отцом была скучна и что он не сделал ее жизнь интересной.