Также бывает, что ты маленький и мама готовит завтрак в субботу. Здесь есть какая-то животная связь между людьми, что ожидаемо: человек животен и нередко. Он, в качестве ребенка, ест на завтрак картофельное пюре, смягченное теплым молоком, оттого напоминащее облака, а жетон сливочного масла в облаках напоминает солнце – растекающееся из идеального себя-круга – что, на самом деле, и происходит с настоящим солнцем. С пюре подаются жареные сосиски, разрезанные крестом по обеим концам, яичница-глазунья – в качестве дополнительного солнца, ломоть черного хлеба с маслом и чашка чая с сахаром. Такой ребенок ест и смотрит телепередачу «Будильник».

Я давно не ребенок и не помню когда ел картофельное пюре в последний раз, а у нас оно продается в качестве полуфабриката: разбавил водой и детство вернулось на короткий срок.

Сегодня мой сосед по квартире работает смену, и я один. Вид из окна упирается в серого цвета жилой дом из четырех этажей. Мы – на втором, и прямо напротив нас окно дома напротив с пожарной лестницей, выкрашенной черной краской, а на ней рассада. Отсюда не видно, что растет, но понятно, что квартиросъемщик устраивает себе таким образом уют. Я ценю уют и себе его тоже устраиваю: у меня хороший немецкий диван бруклинской сборки, а к нему я купил шотландский плед на распродаже, или по акции, как теперь говорят. Хотя у нас так не говорят. У нас говорят «на сейле», и я тоже так говорю. Вернее, не говорю, поскольку мне некому это сказать. Но я рад, что есть возможность покупать вещи на распродаже, не тратить на них всю получку.

И еще у меня шведская лампа производства Китая, она для чтения и письма, и я прямо вижу, как писатель или поэт, сидя под такой лампой выводит что-то вроде «тень русской ветки на мраморе моей руки». Хотя, конечно, не понять о какой русской ветке может идти речь. Нет никакой такой ветки, специфически русской. Ни дуб не русск, ни береза не русска – все эти деревья, а заодно и их ветки, встречаются повсеместно, даже у нас здесь. И с мрамором руки тоже промашка: рука под светом скорее воскового оттенка. Но главное, лампа – это действительно уютно.

Хорошо в пасмурный день сидеть под такой лампой, укрывшись пледом и смотреть в окно на чужую рассаду. Рассада чужая, а уют мой. Хуже, когда яркий солнечный день: вспоминаешь себя в юности, переполненного энергией, а теперь в теле привычный зуд созерцания, и уговариваешь себя, что вдумчивое спокойствие куда как лучше для восприятия окружающего мира. Но я-то помню, что безудержное слияние с этим миром, как свойство юности, лучше в качестве способа приобщения к миру. «Лучше в качестве способа» – кто вообще так говорит? Ужас.

Я о себе всегда был лучшего мнения, чем на самом деле позволяли фактические обстоятельства. Все видимо оттого, что мама вслух при мне говорила о моей исключительной памяти – я якобы в полтора года со слуха выучил книжку, которую мне читали, а потом, если читали неправильно, исправлял по памяти. Затем, лет в пять я будто бы ловко имитировал белорусское произношение и здесь решили, что у меня гуманитарные наклонности и способности к изучению иностранных языков. Никакое из предположений не оправдалось – память у меня обыкновенная, а со временем она всё хуже, имитировать акценты я не умею, а что выучил кое как английский язык, так это жизнь заставила.

Впрочем, какие-то способности у меня, видимо, были, но заключались они, похоже, в понимании собственной ограниченности. Но не только: я всю жизнь живу с хорошим аппетитом, и это не всегда удобное существование. К примеру, кто-нибудь умеренно поест, а затем, может быть, ещё раз только на следующий день. Не то я. Я требую от себя как минимум трехразового питания, а иногда мне нужно питаться даже чаще, чем трижды на день. Также, воспитание мое, тем не менее, усложнило ситуацию, поскольку изначальная установка на одаренность осталась, а столкновение с жизнью не оставляло тем временем сомнений в том, что одаренности никакой и нет вовсе. Довольно печально всё это было ощущать.