– Вы тоже способный ученик, Виталий Карпович.

– А як же. Я уже одновременно на двух языках говорить могу. Хау ду ю дэньки буллы, – поздоровался студент с Олегом.

– Ну ты полиглот, брат! Однако сущность твоя хохлятская тебя не оставляет. Хау ду ю дэньки булы! Сам придумал?

Виталий кивнул.

– Голова! Да, главное, юмор в ней появился. А я к вам с предложением, давайте в кино махнем. Мне удалось пять последних билетов выкупить, берем еще двоих ребят и вперед, сеанс через час.

В клубе показывали новый кинофильм «Первая перчатка», фильм светлый, с интересным сюжетом, юмором, песнями. Зрители сидели на длинный лавках, прижавшись друг к другу. Виталий и Лида были рядом, она все время отодвигалась, стараясь меньше касаться однокурсника, но тот взял и положил ее руку к себе на колено.

– Так будет удобнее. Сиди и не крутись, не укушу, – прошептал парень, а почувствовав тепло и легкую дрожь руки девушки, положил свою ладонь на ее и ласково пожал.

– Не надо, не приставай, донжуан. – Лида освободила свою руку.

Оба притихли, досмотрели фильм и отправились гулять к Волге. Настроение у всех было приподнятое, сдан экзамен, просмотрен прекрасный кинофильм, летний день был не жарок и тих, хорошо да и только! Виталий пристально рассматривал Лиду, она уже не казалась ему серой мышкой, но и красотой не блистала – обыкновенное слегка загорелое, круглое личико, слегка вздернутый нос, но губы были, как нарисованные, и глаза серые умные и чистые. Фигура так себе, талия под платьем не просматривалась, попка круглая, ноги крепкие. Одним словом, девчонка как девчонка, ничего выдающегося, кроме умных глаз.

Сессия сдана, студенты прощались до августа, в котором опять необходимо работать на строительстве города. При расставании Лида спросила Шинкаренко:

– Ну что, Виталя, английский учить дальше будем?

– Так точно, товарищ учитель, – ответил он по-военному.

– Тогда я жду тебя. Не задерживайся. – При этом девушка ласково пожала парню руку.

Лето 1946 года в Нижнем Поволжье выдалось жарким и не просто жарким, а засушливым, дождей не выпадало, суховеи испепелили землю и растения, урожая не было, а это значит – беда, голод. Отец и сын Шинкаренки косили на колхозных полях сухостой пшеницы, поднявшейся над землей сантиметров на двадцать, выбросившей колос, в котором зерен не было. Косили в надежде заработать хоть небольшой стожок соломы для своей коровы, обкашивали неудобья в припайном лесу вдоль Волги, заготавливали камыш, тоненькие веточки с листвой, зима наверняка будет холодной и уж точно голодной.

Так оно и было. Норма хлеба по карточкам была уменьшена уже с октября, а зимой вообще детям давали в сутки по сто пятьдесят, иждивенцам по сто граммов хлеба. У некоторых сталинградцев началась дистрофия, и студенты третьего курса, приступившие к изучению клинических дисциплин, видели это воочию. Руководство мединститута пыталось достать хоть какой-нибудь крупы для похлебки в студенческой столовой. Слава богу, страна у нас большая, даже в этот страшный голодный год в некоторых регионах был урожай, потому продовольствие доставляли, тем более в героический Сталинград, и люди кое-что ели, не до жиру конечно, а чтобы быть живыми. Трудно было всем, но трудности сплачивают народ, объединяют его, и большинство людей становятся добрее, делятся с другими чем могут, а иногда последним, видя что человек в беде. Чувства в эти времена тоже обостряются, а у любви границ нет и не было никогда.

Лида дочь секретаря обкома ВКП(б), старалась ничем не выделяться в студенческой среде, она никогда не носила красивых и ярких нарядов, обедала в студенческой столовой, хотя мама, Дарья Михайловна, каждый раз подкладывала ей в портфель бутерброд с маргарином или плавленым сыром. Поспелова никогда не ела их одна, делила на маленькие кусочки на всех девочек группы, это были кусочки на один зубок, но это была еда, о которой грезили все. Лидии очень хотелось угостить Виталия, она давно любила этого светловолосого красавца и чем дальше, тем сильнее, всей душой она рвалась к нему, но виду не показывала, так была воспитана.