Ближе к часу ночи дождь усилился. После двух он заметно ослаб. По жестяным козырькам, за окнами, стало барабанить реже. Вместо дождливого шипения, сквозь оконные решетки прорвался запах свежести. За больницей, в ее внутреннем дворе, располагался небольшой сад, именно он наполнил воздух запахом сирени и мокрой травы. Печальный, скучный ветер стал окрашен ароматами желтых тюльпанов и проник в каждый уголок палаты, властно разгуливая по закоулкам тоннелей коридоров. Весну теперь чувствовали даже стены больницы. Проронив последнюю каплю дождя, опустошенные тучи вздохнули и задремали над крышей, их бы даже не было видно, если бы не свет луны, который, казалось, подсвечивал облака изнутри, придавая им грозный вид. Больница и ее сад казались немного одинокими, желтоватый свет из коридорных окон в этих бледных лучах, наделял здание ложной таинственностью.

Маргарита, дежурившая этой ночью на третьем этаже, чувствовала себя не очень хорошо. Днем ее мучила сильная мигрень, а сейчас голова казалась наполненной свинцом. Шел уже третий час, утомленность опускала веки на глаза. Она сидела за столом в конце коридора, ее руки освещал свет тусклого ночника; весь коридор был залит оранжевым, вздрагивающим светом лампы. На столе лежал томик Джоан Роулинг с закладкой на сто шестой странице, рядом возле ночника, червовым валетом вверх, лежала колода карт, оставленная каким-то санитаром с прошлого дежурства. Джоан Роулинг плохо читалась этой ночью, тяжелая голова, притупленные от мигрени мысли не позволяли сосредоточиться. В коридоре было абсолютно тихо, лишь капли дождя срывались с крыш, цепляя на пути все выступы. Над дверью лифта застыла электронная, зеленая цифра "1". Механизмы, медицинская аппаратура, пациенты – все вокруг было погружено в сон.

Она вздохнула, печально подпухшими глазами взглянула на свою книгу, мысленно снова постаралась ее открыть. Если все, что у тебя есть с собой – это книга, но тебе не хочется читать, значит, ты в той еще западне. Где-то, в одной из палат, послышался хриплый мужской кашель. Маргарита узнала этот хрип – Леонид. Он, по всей видимости, переваливался с боку на бок.

Тишина. Лишь отдаленный писк старой ртутной лампы, на которой из-за сквозняка вздрагивают на паутинках высохшие насекомые. Звук этот словно заигрывает с навязчивым писком в ушах Маргариты. Дежурная опустила голову щекой на стол, затем подложила под голову руку. Перед ее глазами виднелся корешок книги. Она прикрыла тяжелые веки, фиолетовые капиллярчики наполнились кровью уставшей женщины. Веки, казалось, рухнули. Очень уж сильно хотелось спать. В глазах ощущалось жжение. Даже час сна, понимала она, спас бы ее от несносной усталости. Веки напряженно постарались подняться, но расплывающийся корешок книги растворялся в ее засыпающем сознании. Вся тяжелая тишина, вместе с ее мыслями, медленно закружились вокруг нее и стола, голова становится легче и сами тучи, казалось, шепчут ей: «Довольно… Спи с нами, после нашего дождя нечего бодрствовать». Она сладко засыпает. Дыхание дежурной медсестры становится ровнее, дневное напряжение без следа мигом ушло с ее лица, кожа посветлела, разгладилась. На ее мягкой руке глубоко заснул ее разум.

Сквозь сон она вновь услышала покашливание Леонида, эхо от стука капель дождя и далекий шелест молодых листьев. В своих собственных начинающихся сновидениях Маргарита становилась все более невесомой, не привязанной к этому столу, ночнику, коридору… Хотя, казалось, что вместе со всем этим она и уснула. Стены клиники становились все дальше от нее, кашель Леонида становился все тише, мысли ее теряли свою целостность и значимость. Очередное покашливание. Ну и черт с ним, этот умалишенный старик всегда во сне кашляет… Но кашель был недалеко. Сквозь сон и слабость Маргарита услышала этот звук около своего стола. Чепуха, такого быть не может, все пациенты закрыты в своих палатах снаружи! Она лично проверяла, так что все это ей кажется, не более. Но кашель, казалось, нарастал, и дежурная, возвращаясь из своих снов, все четче осознавала, что это кашель не Леонида. Голос казался тонким, превращаясь едва не в детский.