– Прекращай! – хлопнув ладонью по столу, строго произнес доктор.

– Ну а что, – Анна развела руками. – Я даже где-то читала, что врачи, когда долго общаются с пациентами, сами периодически начинают…

– Прекращай, говорю тебе.

– Да я ж ничего… – пожала плечами Анна. – А вот по поводу нарушения времени…

– Гос-с-споди… – вздохнул Охрименко.

– Ну что? – обиженно произнесла Анна, выпятив нижнюю губу. – Мы как раз недавно с Леонидом обсуждали… Он мне о времени рассказывал. Наше восприятие времени ведь основано лишь на череде событий, следующих друг за дружкой.

Доктор смотрел на Анну и старался, не слушая ее, следить за ее поведением.

– Выходит, – кивала она любознательно, – что, по сути, время – это ряд промежуточков между причиной и… тем, что после причины… Как его? Слово там еще такое заумное… ах да, следствием. Причиной и следствием… Следствие всегда идет после причины… Верно?

Профессор сидел и молчал, стараясь скрыть свое пребывание в напряжении.

– Не хотите вы со мной беседовать, ну и ладно, – обидчиво, сложив на груди руки, пробурчала Анна настолько по-детски, что профессор невольно расслабился.

Но снова наступила очередная тишина. Профессор смотрел на Анну, а она с ребяческой любознательностью рассматривала все вокруг себя.

Тишина… Неловкая тишина. Переваливает уже за секунд десять и превращается в глупую тишину. Внутри профессора появляется какая-то дрожь и внезапно сокрушается звон. Громкий, на весь кабинет, настолько неожиданный, что Охрименко вздрагивает. Теперь он нервно смотрит по сторонам, а Анна, улыбаясь, глядит на него. Источником звона оказывается чашка. Большая, зеленая чашка, стоявшая на столе профессора возле стопки бумаг. Она внезапно соскользнула со стола и упала, чуть не разбившись. Так магически она рухнула, словно ее кто-то толкнул. Он уставился со страхом на Анну, понимая, что она ведь ничего не делала, чашка упала сама. Но Анна, усмехаясь, испытывающим взглядом, смотрела на профессора, словно причина все же была в ней. Она усиленно изучала его растерянность.

– Есть немного, – произнесла она с непринужденной легкостью, словно ничего другого она и не могла сказать.

– Что? – скривился профессор, пытаясь унять дрожь рук.

Дверь в его кабинет открылась, он увидел ассистентку, она вошла, и доктор с облегчением вздохнул, словно был рад тому, что есть еще вокруг люди кроме этой пациентки.

Ассистентка, провинциальная рыжеволосая девушка, с яркой цветастой заколкой в кучерявых волосах, сначала робко взглянула на Анну, а затем на профессора.

– Здравствуйте, – сказала она Анне, затем обратилась к доктору, – прошу прощения, что прерываю…

– Ничего, – кивнул Охрименко.

– Просят из кадров распечатать заявление. Мол, у них принтер не работает.

– И? – кивнул профессор, ощущая уже приходящее спокойствие.

– У нас-то принтер работает, – лепетала ассистентка, – но бумаги нет. У вас найдется пара листиков?

– Да, конечно, – ответил Охрименко, наклонился над стопкой бумаг и достал дару чистых листов, – есть немного.

Он протянул ассистентке листы и чуть не рухнул. «Есть немного» – он сказал эту фразу! Анна произнесла это «есть немного» десять секунд назад! Откуда она знала? Он посмотрел на нее.

– Все в порядке? – произнесла ассистентка, взяв листы в руку и посмотрев на бледное лицо профессора.

– Да… – ответил он, стараясь дышать глубоко и медленно. – Да, Юль, все в порядке.

Анна улыбалась и с любопытством наблюдала за Охрименко. Ассистентка вышла, закрыв за собой дверь.

– Видите, – снова изображая наивного ребенка, прошептала Анна. – причина и следствие.

– Что? – бледный доктор старался понять ее.